говорили: «Пока!…» Звонила и классная. Но его не было дома. Через бабулю она просила позвонить ей. Колюня так и не позвонил и не смог даже объяснить самому себе почему…
Бывало, он замечал, в толпе прохожих кого-нибудь из своей бывшей школы – у того, кто прячется, зрение острее. Тут же сворачивал в другую сторону и шел себе дальше, или подходил к столбу, улепленному, как пластырями, объявлениями об обмене квартир, и делал вид, что его сильно интересуют разъезды, съезды и кто какой породы собаку потерял.
Но порой нужда, заставляла его ходить до прежним тропкам. Однажды, он торопливо огибал дом, в котором жил Коробкин. Боролся с искушением посмотреть на знакомое окно. И не удержался – взглянул. Возможно, у него просто разыгралось воображение, но он явственно увидел, что окно приоткрыто и что на него ружьем наставлена телескопическая труба. Колюня резко повернулся к дому спиной, прибавил шагу, но еще долго чувствовал на своем затылке горячий кружок такого же диаметра, как труба…
Долго, долго шла зима с ее днями, похожими на затяжные сумерки, низким небом и серыми снегами. Но закончилась наконец и она. На помощь Колюне, кроме музыки, пришла весна – известная мастерица менять настроение людей в лучшую сторону. С домов и деревьев до земли протянулись золотые нити капели – она трудолюбиво выстукивала вдохновенные монологи в пользу того, что жизнь, как бы там ни было, прекрасна. В хмуром небе Колюниного несчастья появились голубые оконца. Разлука, как весна: одно уносит, другое приносит…
Это было в теплый майский день… Бабуля прослышала от соседки, что в «Универсаме» продают соленые помидоры в банках. Не мешкая, засобиралась в магазин.
– Я сбегаю, – загородил ей дорогу Колюня, пожелавший немного пройтись, вытянул из ее рук авоську и повелел: – Гони мани…
Бабуля выдала требуемые деньги.
– Сколько взять? Уан? Ту? – спросил он и, облегчая для бабули понимание английского языка, показал ей сначала один палец, потом – два.
– Ту, ту! – вынужденная объясняться на чужом языке, закивала бабуля. – Одну-то мы с тобой съедим, а вторую откроем, когда отец с матерью приедут…
– Вэлл… – хлопнул ее Колюня по плечу. – Ю ар зе бест грэнни ин Москоу энд сабэбс. Я хотел сказать, что ты самая лучшая бабуля в Москве и Московской области.
– Иди, не болтай, – отмахнулась она и вытолкала за дверь. И сама вскоре пошла в промтоварный – покупать себе чемодан.
В те дни она потихоньку собирала вещи. Вскоре должны были приехать в отпуск сын и невестка. Внук сдаст выпускные экзамены и уедет с ними, будет жить и учиться два года за границей. А она вернется к себе в деревню. Там ей будет лучше: есть родня и, в отличие от Москвы, так тихо, что слышно, как в тазу лопаются мыльные пузыри…
Но жалко было расставаться с внуком. Поначалу-то он ей многим не нравился: балованный, думает только о себе, смеется, над чем можно и над чем нельзя. Родная кровь, а вроде как иностранец, говорит по-русски, а не поймешь, одевается, стрижется – глаза бы не глядели… И только когда слегла, убедилась, что есть у него и душа и сердце. Она ведь было уже собралась ложиться в больницу – он не позволил. Кормил, поил – в жизни за ней так никто не ухаживал…
С осени, заметила она, стал он скучным, нервным. То песни поет, то слова от него не добьешься. Потом догадалась: девчонка у него на уме, та самая, что с Валерием Коробкиным приходила к нему, когда болел. Но говорить ему про свою догадку не стала, даже притворялась, что ничего, не знает. Боялась! Взрослые, когда им взаимностью не ответят, пуще смерти боятся непрошеного сочувствия. А дети, если с ними такое стряслось, жалости и вовсе могут не снести. Пусть этот огонь в самом человеке горит – быстрее погаснет…
Вдруг внук начал ходить в новую школу. Она не спросила даже почему. Может, из той его исключили, может, сам ушел – какое ее дело? Раньше стала подниматься утром, готовить ему завтрак, следила, чтобы проездной не забыл взять… Перед майскими позвонили родители. Он им про то, другое рассказал, а про новую школу – ни слова. Затем ей передал трубку. Она взяла без большой охоты – от телефона у нее всегда начинала болеть голова – и тоже им про школу ничего не сказала. Приедут, пусть сами разбираются, что случилось…
Из «Универсама» Колюня, возвращался тихим шагом. На полпути к дому остановился, чтобы поиграть в игру, которой мы все когда-то увлекались: с закрытыми глазами повернулся лицом к солнцу и стал осторожно впускать в себя его ослепительные лучи. В нем тотчас вспыхнули, причудливо изгибаясь, золотые ветви света, залетали синие райские птицы, от него к солнцу, нанизанные на невидимые струны, протянулись гирлянды радужных бубенчиков. Проще простого сотворить такой праздник света – смотреть на солнце сквозь ресницы. И желательно, чтобы ресницы были, как у Коли Рублева – темно-красные, с загибами на концах: праздник света будет ярче…
– Здравствуй! – вдруг услышал он. Разлепил ресницы – перед ним с поднятым к небу лицом стояла Малышева. На ней было вьющееся на ветру оранжевое с синими цветами платье.
– Что ты там интересного увидел? – спросила она, продолжая глядеть в небо.
– Л-летающие тарелки.
– Где?! – Она еще выше запрокинула лицо, и солнце затопило ее зрачки золотисто-зеленым, как в подсвеченном аквариуме, светом. – Я ничего не вижу…
– Я тоже, – с улыбкой сознался он. Переправил авоську из одной руки в другую и спросил: – Куда держишь путь?
– Тебя встречаю.
– Меня?! – потрясенно вытянул он шею.
– Я позвонила тебе, а твоя бабушка сказала, что ты в «Универсаме». Тогда я пошла тебе навстречу.
– Сочинила все.
– Правда, правда! – поклялась она. И тихо спросила: – Тебе нравится мое платье?
Он боязливо оглядел ее всю. И впервые в жизни обнаружил, что девчонки дышат грудью. Этого на слайдах не видно.
– Платье классное, – признал он. – Покупное?
– Это мы вместе с мамой шили. А материал подарил отец.
Она присела перед ним на корточки и загляделась на красные бомбочки помидоров. Зрачки ее глаз стали розовыми.
– Почему в школу не заходишь? – спросила она, водя пальцем по стеклу банки.
– А зачем? – дернул он плечами.
– Просто так. Неужели не хочется?
Долго еще она будет смотреть на эти помидоры? Чтобы поднялась, спрятал банки за спину.
– А у нас – новостей!!! – улыбнулась она, выпрямляясь. – Отгадай, с кем сейчас сидит Наташка Спринсян… С Мазаевым!
– А Караев?
– Как ты, один…
– Еще что нового? – Опять он поднял лицо к небу.
– Деньги на выпускной собирают. Придешь?
– Нет.
– Почему?
– Силу воли вырабатываю, – усмехнулся он.
Она по-птичьи склонила голову к плечу и тихо спросила:
– Скажи, это ты в зимние каникулы звонил и бросал трубку?
– А то кто же…
– Ты пугал, что нашу машину угоняют?
– Сдаюсь, – поднял он свободную руку.
– А на Восьмое марта открытку без подписи ты прислал?
– Я-то старался, левой рукой писал.
– А я сразу догадалась… Помнишь, что написал?
