днями; по сути, он был моим питомцем не меньше, чем питомцем Лиз. Я вспомнила, как в субботу мистер Уиллер стоял в начале нашей подъездной дорожки и смотрел на наш дом. Меня вдруг осенила мысль, что он мог приезжать сюда и раньше, сколько угодно раз, без моего ведома, а мог, спрятавшись за деревьями сада, наблюдать и за задней дверью. Он мог видеть и Сокса, шныряющего из сада ко мне на кухню и обратно…
Он мог собственноручно ранить, а потом и убить Сокса, посчитав это актом возмездия. Изуродованный глаз кота, а потом и казнь бедного животного в отместку за безвременную смерть собаки…
Я твердила себе, что рассуждаю как параноик, — он же
В течение полугода два мертвых домашних животных в доме номер четыре по Плаумэн-лейн. Совпадение? Однако мы с Лиз не патологоанатомы, мы даже не осмотрели как следует труп Сокса, так что неизвестно, сам он умер или был отравлен или задушен…
Я пыталась справиться со страхом, прислушаться к доводам разума. Какими бы подозрительными ни выглядели две смерти животных почти подряд, надо признать, что такие совпадения случаются — старые коты умирают, кошачье сердце может с таким же успехом внезапно остановиться на тропинке чьего-то сада, как и в любом другом месте. Но, несмотря на все мои, казалось бы, разумные доводы, страх с каждой минутой только усиливался. Пустые комнаты давили на меня, вокруг было слишком много теней, от чуть заметной прохлады мороз бежал по коже. Вдобавок я не могла избавиться от странного ощущения: мне казалось, что я здесь не одна и что за мной следят.
Я была вся на нервах, но и в этом состоянии оказался свой плюс — хотелось занять чем угодно руки, лишь бы отвлечь мозги. Это желание в итоге и заставило меня взяться за дело, которое при иных обстоятельствах я бы оттягивала до бесконечности. Не вставая с дивана, я потянулась к блокноту, где записала телефон Агнесс Ог, сняла трубку и набрала номер. Какое облегчение: у меня появилась другая причина для тревоги, причина, по крайней мере, ясная и понятная, — возможно, после первых же слов я услышу злобный вопль, может быть, миссис Ог сразу бросит трубку, а может, ее не будет дома. Какой бы сюрприз ни готовили мне эти минуты, я была уверена, что это будет меньшее из двух зол.
После нескольких гудков я услышала резкое:
— Да?
— Простите за беспокойство, могу я поговорить с миссис Агнесс Ог?
— Вы с ней и говорите. Чего надо?
В голосе Агнесс не было и намека на показную любезность или манерность, которые часто слышишь по телефону, когда собеседник пытается изобразить любопытство, доброжелательность или удовольствие от вашего звонка. Разумеется, она не знала, кто я, но что-то мне подсказывало, что точно в такой же манере она говорит и с ближайшей родней. Тон ее первых фраз не мог сразу расположить меня к ней, однако вселил надежду: голос Агнесс звучал четко и по-деловому — трудно представить, что его обладательница зальется слезами или забьется в истерике, даже услышав, что мне от нее нужно.
— Доброе утро, миссис Ог. Меня зовут Анна Джеффриз, я писательница.
В ответ — ничего не выражающее молчание. Я представила перед собой огромное препятствие и, мысленно собрав все силы, приготовилась взять высоту.
— Я прошу прощения за беспокойство, однако надеюсь, что вы не откажетесь мне помочь, — заговорила я быстрее и решительнее. — Видите ли, я собираю материал для романа — это будет триллер, — сюжет которого основывается на истории Ребекки Фишер. В ближайшую субботу я как раз окажусь в Тисфорде. Не согласитесь ли вы уделить мне полчаса или час своего времени и ответить на несколько вопросов?
— А откуда у вас номер моего телефона?
Судя по голосу, лицо ее стало настороженным, а глаза подозрительно сощурились. У меня похолодело в желудке, и, чувствуя себя так, словно лечу в глубокую яму, я рассказала о встрече с мисс Уотсон.
— Поверьте, я не собираюсь быть назойливой, — сказала я под конец, — а тем более тревожить память вашей сестры, но буду вам очень признательна за все, что вы сможете мне рассказать.
— Что ж… Вреда, думаю, не будет, хотя и не знаю, что вы хотите услышать.
Изумление и чувство огромного облегчения захлестнули меня, а ее тон снова стал сухим, обезличенным:
— Чтоб вы знали, я не была подружкой этой овцы. Все, что мне о ней известно, я слышала от бедной Эленор.
Последние два слова были произнесены без каких-либо эмоций, как будто Эленор была для нее посторонней, чужой. Разговор абсолютно не потревожил Агнесс, и я не могла отделаться от вопроса: много ли она вообще помнит о погибшей сестре?
— Заранее вам благодарна, — сказала я. — Только знаете, я совсем не ориентируюсь в вашем городе. Подскажите, будьте любезны, где мы могли бы встретиться и поговорить.
Помня о том, как подозрительно она интересовалась, откуда мне известен номер ее телефона, я была уверена, что она предложит кафе или паб, но Агнесс, не задумываясь, ответила:
— Приходите ко мне. Мы с мужем живем в доме сорок три на Харрис-роуд.
Я записала адрес, а она более чем лаконично объяснила, как найти их дом.
— Отлично, — с облегчением произнесла я. — Буду у вас в субботу в час дня.
— До скорого.
Она отключилась. Глянув на трубку в своей руке, я сделала то же самое. На память вновь пришла статья из «Дейли мейл» и описание Эйлин Корбетт, «женщины сурового вида, но душевной, истинной главы семейства» — милой старушки, словно спрыгнувшей со страниц романов Кэтрин Куксон.[24] Не знаю почему, но я была уверена, что ее самая старшая дочь должна быть на нее похожа. Впрочем… очень возможно, так оно и есть. Ясно же, на чьей стороне были симпатии журналиста, а чем более привлекательной выглядит несчастная мать, тем более отталкивающей должна предстать перед публикой десятилетняя
Бесцельно побродив по гостиной, я прошла в кухню. Громадная синяя навозная муха, каким-то образом залетевшая туда, то колотилась с размаху о стекло, то носилась кругами по кухне. Ее неистовое гудение резало уши, и я распахнула окно. Муха мгновенно вылетела и скрылась из виду, а мое внимание сфокусировалось в точке, где мои глаза потеряли ее, — на густых темно-зеленых зарослях, тянувшихся почти до горизонта. Этот лес ночью мог скрыть кого угодно и что угодно.
18
Меня так и подмывало рассказать Карлу об утренних событиях, но мне хотелось, чтобы он понял, насколько они важны для меня. Если рассматривать смерть Сокса вне связи с моим расследованием, то в ней нет ничего необычного, — для меня же она была зловещим предзнаменованием, напрямую связанным с гневом мистера Уиллера и страшным ночным воплем. Но Карл-то ни о чем не знал. Сначала я не хотела рассказывать ему о неприятной стычке с ветеринаром, а потом все мои секреты и страхи запутались в такой узел, что я уж и не знала, как его распутать.
Ну а теперь я не могла повернуть дело вспять — кто знает, как воспримет Карл тот факт, что у меня не хватило духу рассказать ему правду. Если он до сих пор еще не уверился окончательно, что мое расследование плохо сказывается на моих мозгах, то после такого признания сомнений точно не останется. Тем не менее, когда Карл вернулся с работы, я поняла, что в неведении его держать нельзя, и за ужином в гостиной осторожно начала:
— Знаешь, сегодня кое-что случилось… Печальная история… Умер кот Лиз. Я обнаружила его утром в саду, он лежал на дорожке, ведущей к нашей задней двери. — Я украдкой наблюдала за мужем, стараясь
