Командир полка поставил перед нами задачу: выйти в тыл немцам и пронаблюдать — оттягивают они силы или подтягивают. Нас было шесть разведчиков и радист. Задание было рассчитано на сутки. Нас выстроили, старшина всех обошел, отобрал все документы, все бумаги. Это очень горестно и страшно. Это очень угнетает человека, но в карманах ничего не должно быть — это закон разведки. Вместо суток мы за линией фронта находились пять суток! Выкопали круговую оборону. У нас, кроме гранат и автомата, ничего не было! Жрать нечего! Наш разведчик, здоровый парень, ночью, скрыв от всех, пошел на шоссейную дорогу, убил двух немцев и забрал у них вещмешки. В них оказались консервы. Вот за счет них и жили. Правда, командир взвода чуть не расстрелял этого солдата за то, что тот без разрешения пошел. Если бы он попал в плен, мы бы все пропали. Мы выяснили, что немцы силы не подтягивают, а оттягивают, отступают, и получили приказ возвращаться.
На обратном пути наткнулись на власовцев. Мы не стали с ними связываться. Нас всего семеро! Что мы могли сделать? Давай от них драпать! А они нам кричат матом по-русски: «Сдавайтесь!» Бежали, бежали, наткнулись на немецкий склад в лесу. Там были хромовые сапоги, плащи. Мы переоделись. Пошли дальше. Впереди дорога. За Г-образным поворотом слышны какие-то звуки. Командир взвода говорит мне: «Копченый (меня так во взводе звали), выйти, посмотри, что за звуки?» Вышел на поворот, чтобы посмотреть, и в это время фрицевский снайпер меня поймал… Пуля попала в бедро… Ребята меня вынесли к своим. В госпитале мне хотели отрезать ногу, но рядом с моей койкой лежал один старик, сибиряк. Мы его звали дядя Вася. Когда пришел начальник госпиталя, подполковник, этот дядя Вася схватился за табуретку и чуть в него не кинул: «Я напишу Сталину письмо, что вы, вместо того чтобы выполнять его приказ не отрезать руки и ноги, отрезаете их почем зря. Вы собираетесь делать ему операцию, а ему всего идет 18-й год, кому он нужен будет без ног?! А если вы все сделаете как надо, он еще будет воевать!» Этот подполковник: «Хорошо, хорошо, никуда писать не надо…» Боялись они все же! Меня подготовили к операции. Делали ее почти 6 часов. Только на второй день где-то к обеду я пришел в себя. На ногах сапоги белые одеты, четыре деревянных планки, все это дело стянуто. Меня ранило 26 апреля, через 13 дней закончилась война, а я еще шесть месяцев лежал в госпитале. Через 6 месяцев начало вонять, нога гноится, вши завелись. Врачи радовались — значит, заживает. Сняли гипс. Нога не сгибается. Меня клали на спину, на растяжку вешали гири, 100 граммов, потом 150, 200 граммов. Она потихоньку согнулась, но не разгибается. Меня кладут на живот, и снова так же. Постепенно нога разработалась.
Вернулся из госпиталя в свою часть, меня друзья-фронтовики хорошо встретили. Комиссия меня списала, как негодного к строевой службе. Таким образом очутился дома. Домой ехать не хотелось — мне было жалко бросать друзей. Всю войну прошли вместе. Считали себя братьями. Привыкли друг к другу, друг без друга не могли жить. Когда всех построили, начали прощаться, я начал плакать — не хочу уезжать! Мне говорят: «Дурак, уезжай!»
Надо сказать, сразу после войны на участников Великой Отечественной войны, на раненых, покалеченных не обращали внимание. Смотришь, без обеих ног, сделает себе вроде санок или коляски, отталкивается, передвигается… Только после 1950 года начали немножко разбираться, помогать.
— Перед войной стало полегче жить?
— Да. Колхозники даже отказывались брать заработанную пшеницу — хватало своей. И одевались, и кушали хорошо.
— Когда вас призвали, вы хорошо знали русский язык?
— Я учился в русской школе. Причем был отличником. Когда в 5-м классе учился, мой диктант носили в 10-й класс, показывали: «Смотрите, как ученик 5-го класса, казах пишет». Я был одаренным, бог мне в этом деле помогал.
— Чему учили во Фрунзенском пехотном училище?
— Я был минометчиком. Изучали 82-мм батальонный миномет. Плита 21 килограмм, ствол 19 килограммов, двунога тоже 19 килограммов. Я, как самый маленький, таскал деревянные лотки с минами. Части миномета я носить не мог.
— Когда попали на фронт, какое было у вас оружие?
— Сначала дали карабины. Потом десантникам выдали автомат ППС. Три рожка. Легкий, с откидным прикладом. Хороший автомат. Мы его любили, но карабин лучше. Карабин со штыком. Пять патронов зарядил, стреляешь — знаешь, что точно убьешь. А в автомат песок попал — его заело. Он может отказать, может тебя подвести. Карабин никогда не подведет. Кроме того, всем выдали по финке и три гранаты. Патронов в вещмешок набили. Пистолеты кто хотел — имел, но у меня не было.
— Что обычно было в вещмешке?
— Сухари, хлеб, немного сала шпик, но в основном патроны. Если ходили в тыл, то мы о еде не думали, брали как можно больше патронов и гранат.
— Приходилось брать «языка»?
— Приходилось. В Карпатах пришлось днем брать. Командиру взвода дали задание срочно взять «языка». Пошли всем взводом. Сплошной обороны у немцев не было. Мы хотели пройти напрямик, бегом пересечь открытое место, выйти в тыл немцам и искать, кто попадется. Когда стали перебегать, заработал немецкий пулемет. И мы все легли. Назад вернулись и пошли по лесу кругом, в обход. Вышли к этой же поляне, только с другой, немецкой, стороны. Посмотрели — окоп, в нем два пулеметчика смотрят в сторону нашей обороны. Пошли я и Лагунов Николай. Мы не боялись ни хрена, потому что они нас не видели. Подошли сзади: «Хальт! Хенде хох!» Они схватились за пистолеты. Мы пару очередей из автоматов выпустили, но не стали их убивать — они нам нужны были живыми. Тут остальные ребята прибежали. Отобрали у этих пацанов… они тоже молодые ребята… пистолеты, пулемет забрали и повели. Вот так в течение двух часов выполнили указание штаба. Вот так приходилось брать… Были и другие случаи… На такой-то сопке окопались фрицы. Надо поймать и привести. Притом желательно не рядового, а офицера… Разведчик всю жизнь ползает по-пластунски. Другие на ногах ходят, летчики летают, артиллеристы стоят, за 20 километров стреляют, а разведчик всю жизнь ползает на пузе… И вот ползком друг друга выручаем…
— Когда в «поиск» шли, во что были одеты?
— Маскхалаты были. Зимой белый, а летом пятнистый.
— Немецким оружием пользовались?
— Единственный раз. В Венгрии мы на сопку вылезли. На ней стояла богатая вилла. Мы в ней остановились — сильно устали. Ни часового, ни охраны не поставили, и все уснули. Утром один из наших пошел оправляться. Заглянул в коровник — немецкий солдат доит корову! Он бегом в дом. Поднял тревогу. Выскочили, но немец уже убежал. Оказалось, что немцы недалеко. Нас было всего 24 человека, но мы пошли в атаку, открыли автоматный огонь, начали их окружать. Они начали драпать. В 1945-м они драпали будь здоров! Николай Куцеконь подхватил немецкий пулемет. Мы начали спускаться с этой сопки. Спуск оканчивался обрывом. А под ним сидело человек пятьдесят венгерских солдат. Мы по гранате кинули туда, и Куцеконь по ним из пулемета… Он очень быстро стреляет, наш та-та-та, а этот тру-тру-тру… Никто не убежал.
— Какие трофеи брали?
— Часы в основном брали. Возьмешь пилотку, поставишь, кричишь: «Урван — часы есть?!» Все несут, кладут. А потом отбираешь, какие получше, остальные выбрасываешь. Эти часы быстро расходились. Играли в игру «махнем не глядя»: один зажимает в кулаке часы, другой еще что-то или тоже часы, и меняются.
— Как относились к немцам?
