- Вот и договорились, - соглашаюсь я, прикидывая, хватит ли мне денег на оплату работы Исмаила и его сына. Кое-что в кубышке уже есть, да трофеи сдам, да за 'волчьи головы' рубль золотом и десять рублей серебром выдадут. В самом крайнем случае, пойду к Исмагилову на поклон, он, вроде, помощь обещал. Вот и попрошу помощи... Материальной... Я его за язык не тянул. Опять же, не безвозмездно, с возвратом.
'Попутка', бортовая 'Газель', нашлась через пару часов. С водилой, стареньким и сморщенным, будто гриб-сморчок, чеченцем в высокой каракулевой папахе, я торговался, будто на базаре. В результате, сошлись на том, что я отдам ему один трофейный ПМ и два магазина. Тот требовал два пистолета при четырех магазинах, но я был непреклонен. А когда ударили по рукам, то по его довольной физиономии понял, что один черт крепко переплатил. А, и ладно! Не обеднею. С помощью Аслана перекидал в кузов все свои 'ништяки', и, пожав на прощание руки всем своим спасителям, запрыгнул туда сам.
- Марша ойла, Аслан![59]- машу я на прощание стоящему на крыльце 'караулки' Умарову, когда грузовик трогается.
- Баркалла, Миша, и тебе нек дика хюлда хан![60] - кричит он мне в ответ.
В Червленную мы въехали, когда солнце уже почти касалось горизонта. Думается мне, что и в Комендатуру, и в 'Ратник' я уже опоздал. Да и стволы трофейные не чищены. Раз уж начал создавать себе репутацию честного и порядочного клиента, так и надо гнуть эту линию дальше.
- Давай сразу к 'Псарне', уважаемый, - кричу я, постучав ладонью по крыше кабины.
- Дик ду![61] - слышится в ответ старческий брюзжащий голос. - И не ори так, не глухой я.
Уже на подъезде к трактиру меня настигает запоздалая мысль: 'А как я все это один потащу?' Тут ведь не блок-пост, где посторонних нет, а оживленная улица. Бросишь какую-нибудь вещь без присмотра, в два счета 'ноги отрастит'. М-да, незадача... О, похоже повезло, возле входа в 'Псарню' вижу кого-то из наемников, напрягаю зрение, ага, Толик. Ну, и ладно, Толик, так Толик. Опять же, мы с ним помирились уже и общаемся вполне нормально. Ну, попутал парень поначалу берега, с кем не бывает?
- Толян! - ору я во всю глотку и машу руками. - Погоди, помощь нужна!
Похоже, о своем решении задержаться на крыльце Толик жестоко пожалел, стоило мне начать навьючивать на нас мою добычу. В двери трактира мы вваливаемся нагруженные, как два бухарских верблюда. В зале, где народ как раз собрался, чтобы поужинать и языками почесать - немая сцена.
- Миша, ты это называешь 'вообще неприбыльным' делом? - задумчиво тянет, почесывая бровь, Убивец.
- Ага, - выдыхаю я, - с грохотом сваливая с себя все прямо на пол.
Рядом, не особо церемонясь, следует моему примеру и Анатолий. Все встают из-за столов и собираются вокруг груды моих трофеев. Выглядит внушительно, не спорю: два АКМСа, 'весло' АК-74 с обшарпанными деревянными цевьем и прикладом, явно видавший виды, но вполне исправный ПК с коробкой-'соткой' и тремя пулеметными лентами по 250 патронов в обычном джутовом мешке, два ПМа и один ТТ, по два магазина на каждый. Принадлежавший пулеметчику 'Кедр', правда, всего с одним магазином. Полтора десятка гранат. Пять битком набитых магазинами разгрузочных жилетов. Два полных и один вскрытый цинк с автоматной 'семеркой'. Примерно полцинка девятимиллиметровых пистолетных патронов. Две полностью снаряженные 'улитки' к АГСу. И, в довершение 'натюрморта' сильно поцарапанная, но рабочая армейская радиостанция Р-159, тяжеленная, будто могильная плита. Помнится, когда я срочную служил, радистам даже разрешали бронежилеты не одевать. Во-первых 'сто пятьдесят девятая' ничуть не меньше весит, а во-вторых - не каждая пуля ее пробьет. А ведь были еще один ПМ и два АКМа, но чертов 'духовский' пулеметчик обгадил мне всю 'малину' безнадежно испортив их крупнокалиберными пулями. Кроме того, в кошельках, которые я 'выпотрошил, сидя в кузове 'Газели' по дороге в Червленную, оказалось тридцать семь серебряных и две золотые монеты.
- Ты извини, что спрашиваю, - вновь начинает Убивец, - но что бы ты в таком случае назвал 'прибыльным'?
- Вот если б я сюда приехал на 'Лендровере-Дефендере' с АГСом 'тридцаткой' на турели и с 'шестьдесят девятым' ГАЗоном на буксире, вот это было бы прибыльно.
Наемники дружно заржали над удачной, по их мнению, шуткой.
- И чего гогочете? - громко интересуюсь я, обводя парней пристальным взглядом. - Я, между прочим, абсолютно серьезно. 'Ровер' пришлось за Сержень-Юртом заминировать и бросить, он уже не на ходу был. АГС снять не успел, погоня на пятки наступала. А 'козлика' бородатые прямо перед КПП в Аргуне из НСВ в металлолом искрошили. Правда, мне от них в наследство армейский УАЗик достался, но его, в процессе наследования помяло сильно, я его в ремонт сдал.
Смех, словно по мановению волшебной палочки, опять стихает. До народа, похоже, дошло, что я абсолютно серьезен. Такими вещами тут не шутят.
- Слушай. Чужой, если не секрет, что ж там за 'неприбыльное личное дело' было, что с него в таком виде возвращаются? - спрашивает кто-то из толпы.
- Не секрет, парни, - хмуро отвечаю я. - Товарищей боевых похоронить нужно было.
Лица вокруг сразу становятся серьезными. Что такое бросить без погребения на поле боя тело друга, тут понимают хорошо.
- А это? - глядит на груду оружия у себя под ногами Толя.
- А это, Анатолий, им вместо тризны. Был, говорят и у славян такой обычай, на могилах воинов их врагов в жертву приносить. Чтоб те им в загробном мире рабами были. Жаль только, - вздыхаю я, - много их, товарищей моих, там полегло, почти восемьдесят человек. А этих, всего шестеро, ну, еще у 'Ровера' двоих-троих 'эфками' побило. Рабов на всех не хватит...
- Восемьдесят?! - Костя снова изумленно почесывает бровь. - Что-то не припомню я такой крупной операции. Это когда ж было?
- Не могу тебе этого сказать, Костя. Да и не обо всех операциях потом известно становятся, о некоторых только через много лет узнают, а об иных - вообще никогда.
- Что да, то да, - соглашается Убивец. - Ладно, давай так, сейчас парни тебе помогут все до комнаты донести, приведешь себя в порядок, отдохнешь, выспишься. А с утра у нас с Кузьмой к тебе серьезный разговор будет.
- Договорились, - отвечаю я,
Минут через сорок я спускаюсь вниз, вяло, без аппетита ужинаю. С предложениями о 'проставе' ко мне никто не пристает. Услышав о восьмидесяти погибших, которых мне пришлось хоронить, народ сделал вывод, что состояние мое к празднику не располагает. Я сам подошел к Кузьме, и попросил его налить всем за мой счет водки. Парни и тут все поняли правильно - пили стоя, не чокаясь и не произнося тостов. За упокой... А потом снова прошу у Кузьмы гитару. Тяжко мне, душа разрядки просит и водка тут не помощник. Да и не любитель я крепкого алкоголя. Легонько пробегаю пальцами по струнам. Чего б такого сыграть? И вдруг, пальцы, будто сами вспоминают мелодию и мне только, и остается, что начать петь.
Запылился на полке парадный мундир,
Точит моль золотые погоны,
Нам досталось судьба защищать этот мир
Вне закона, вне закона...
Уже к середине второго куплета в довольно шумном зале повисла тишина. По большому счету, плевать, что Сергей Трофимов написал эту песню почти полвека назад. Все, кто сейчас сидел в этом зале, своей профессией выбрали войну. А в жизни воинов уже многие века мало что меняется, разве что оружие стало другим...
Когда затих последний аккорд, еще секунд тридцать все молчали, а потом Кузьма пробасил из-за стойки:
- Сильно. А я уж думал, ее не помнит никто. Еще что-нибудь из него же можешь?
Я только кивнул, и снова запел.
Друзья давно начальники, а мне - не повезло,
