— Люблю. Но нам будут мешать.
— Кто?
— Твой круг.
— Мой круг… — усмехнулся Месяцев. — Мой отец был алкаш, а мама уборщица в магазине. Ей давали еду. Жалели.
— А я администратор в гостинице. Было время, когда койка стоила три рубля, со мной десять.
— Не понял, — отозвался Месяцев.
— Надо было есть, одеваться, выглядеть. Что ж тут непонятного?
Месяцев долго молчал.
— Почему ты молчишь? — встревожилась Люля.
— Вспоминаю: «Ворами, блядями, авантюристами, но только вместе». Откуда это?
— Не помню, — задумчиво отозвалась Люля.
С неба продолжало сыпать. Но оттого, что где-то сыро и холодно, а у тебя в доме сухо и тепло…
Он обнял Люлю.
— Поиграй на мне, — сказала она. — Я так люблю твои руки…
Он стал нажимать на ее клавиши. Она звучала, как дорогой рояль.
А композитор кто? Любовь, страсть, тишина. И снежная крупа, которая сыпала, сыпала, сыпала с неба.
Врач Тимофеев был занят. Он так и сказал:
— Я занят. Подождите.
Месяцев ходил возле кабинета. Прошло десять минут. Когда ждешь, то десять минут — это долго. Совковые дела, совковые врачи. Для них люди — мусор. Кто бы ни был. Пришел — значит, зависишь. А зависишь — сиди и жди.
Прошло еще десять минут. Месяцев понял, что это неспроста. Алику не дают освобождение. Что-то сорвалось. И теперь Алика заберут в Армию. В горячую точку. И вернут в цинковом гробу.
Из кабинета вышла женщина в белом халате. Как-то не просто глянула на Месяцева, будто что-то знала.
— Войдите, — сухо пригласила она.
У Месяцева все остановилось внутри. Он уже не сомневался в плохом исходе. И деньги не помогут, хотя он готов был платить любые деньги.
Тимофеев сидел за столом в высоком колпаке, как булочник.
— Ваш сын не пригоден к службе в Армии, — сообщил он.
Месяцев молчал. Привыкал к счастливому повороту событий.
— Спасибо… — растерянно проговорил он. — Очень хорошо.
— Нет. Не хорошо. Ваш сын болен, и его надо лечить. И ставить на учет.
— Куда? — не понял Месяцев.
— В ПНД. Психо-неврологический диспансер. Такие больные стоят на учете.
— Зачем?
— Это нужно для общества. И для него самого. Если ваш сын совершит преступление, то его посадят не в тюрьму, а в больницу.
— Что вы такое говорите? — оторопел Месяцев.
— Военно-психиатрическая экспертиза определила диагноз: шизофрения, гебоидная симптоматика.
Месяцев ощутил: что-то надвигается. Беда грохочет колесами, как поезд вдалеке.
— Что это за симптоматика? — спросил он.
— Склонность к мерзким выходкам, пренебрежение любой моралью, крайний эгоцентризм, специфическое мировоззрение…
— Но таких людей сколько угодно, — резонно возразил Месяцев.
— Есть здоровые эгоцентристы, а есть больные. Ваш сын болен. У него разрушены связи с окружающим миром.
— А отчего это бывает?
— Шизофрения — наследственное заболевание. У вас по мужской линии были душевнобольные?
— Сумасшедших не было. А алкоголик был, — хмуро сказал Месяцев.
— Ну вот. Алкоголизм — тоже душевное заболевание.
— Это лечится? — тихо спросил Месяцев.
— Малые нейролептики. Корректируют поведение. Но вообще это не лечится.
— Почему?
— Метафизическая интоксикация.
Знакомый психоаналитик открыл частный кабинет и брал за прием большие деньги. Месяцева он принял без очереди.
— Шизофрения — это болезнь яркого воображения, — объяснил он. — Ты думаешь, ты нормальный? Или я? Почти все гении были шизофреники. Эдгар По, Сальвадор Дали, Модильяни, Врубель, Эйнштейн…
— Наверное, есть больные гении, а есть здоровые…
— Гений — уже не норма. Норма — это заурядность.
— Врач сказал, что у него разрушены связи с окружающим миром. И мне самому так кажется, — сознался Месяцев.
— Значит, будет жить с разрушенными связями.
— А это можно лечить?
— Можно. Но не нужно. Не надо вторгаться в святая святых. В человеческую личность.
— А какие перспективы? Что бывает с возрастом?
— Деградация личности минимальная. Сейчас это неприятный юноша, потом будет неприятный старик.
— И все?
— И все.
— Но его освободили от Армии, — насторожился Месяцев.
— В Армии сколько угодно психически неполноценных. Просто их не проверяют. А ты положил в больницу. Ты мог и не знать.
Похоже, поезд беды прогрохотал мимо. Опалил тяжким гулом, но не задел. Не задавил. Мимо.
Месяцев вытащил из кармана стодолларовую купюру и положил перед врачом.
— Жертвоприношение, — объяснил он.
— Ну зачем? — застеснялся психоаналитик, но настроение у него не ухудшилось.
Месяцев тронул машину. Увидел себя возле своего старого дома. Сработал стереотип. Он слишком долго возвращался к этому дому из любой точки земного шара.
У подъезда стояла Аня.
— Ты пришла или уходишь? — спросил Месяцев.
— Ухожу. Я привозила им картошку.
— Почему ты?
— Потому что больше некому.
— А Юра на что?
Аня не ответила. Наступило тяжелое молчание.
— Ты плохо выглядишь, — сказала Аня. — А должен выглядеть хорошо.
— Почему? — не понял Месяцев.
— Потому что Алик болен. Мы все должны жить долго, чтобы быть с ним.
— У Алика все не так плохо. Эта болезнь не прогрессирует. И вообще — это не болезнь. Просто выплескивается яркая личность.
