Он нагибался, поддевал на вилы скошенную пшеницу и толкал вилы вверх на стог, где стояла Веркина мать в косынке, повязанной по самые глаза.
Вокруг стояло много стогов и работало много баб. Из мужиков был только Иван. Гранат подошел к нему, достал из кармана подарок, протянул.
— Это тебе…
Иван принял хрупкий дар на потную ладонь и некоторое время с интересом смотрел на яйцо.
Гранат сглотнул. Его душило волнение, даже два волнения: одно свое собственное, а другое то, которое должен был испытывать Иван.
— А че оно такое большое? — спросил Иван безо всякого волнения.
— С двумя желтками… — Гранат удивился вопросу.
— А соли не принес? — снова спросил Иван.
И вдруг неожиданно он кокнул яйцо о вилы.
Гранат видел, как зашевелились его толстые пальцы и пестрая скорлупа опала на скошенную траву.
Облупленное яйцо лежало на ладони Ивана, оно действительно было очень большое, лысое и блестящее.
— А хлеба не взял? — спросил Иван.
Гранат не ответил. Он вдруг почувствовал себя совершенно не нужным ни полю, ни этим людям. А поле и люди были не нужны ему.
Гранат как-то сразу устал и заплакал. Он, случалось, и раньше плакал, от боли и от обиды. От боли — громко, от обиды — тихо. Но так, как сейчас, он не плакал ни разу, без слез, с неподвижным лицом.
Гранат был еще маленький и не знал, что такое в жизни с ним случится не раз, и привыкнуть к этому будет невозможно, и еще не раз он заплачет вот так — без слез, с неподвижным лицом.
Гранат повернулся и пошел прочь. Идти босиком по скошенной траве было больно, и он постарался поскорее выбраться на дорогу.
По дороге в сторону леса шли мальчишки, Витька и Верка. Верка увидела Граната, перескочила через канаву, подошла к нему так близко, что он увидел крапинки возле ее зрачков.
— Пойдем с нами в малину, а? — Верка потерлась щекой о собственное плечо, заглядывая в лицо Граната просительно и с унижением, как нищенка.
В это время с другой стороны дороги появился Вова. Ему, видно, скучно было сидеть одному на досках, и он разыскивал по деревне своего старого товарища.
Гранат посмотрел в крапинки Веркиных зрачков. Пережитая только что обида еще не осела в нем, но не вызывала озлобления. Наоборот, в нем взмыла гордость. Гранат чувствовал себя спокойным и сильным настолько, что мог сам выбирать себе друзей, а не быть избранным.
— Пойдем, — позвал Витька и поправил консервную банку из-под свиной тушенки, которая висела у него на шее. Гранат посмотрел на банку, на Витьку. Банка как банка, и Витька как Витька. Гранату захотелось цыкнуть слюнями сквозь зубы. Но это было лишнее. Он просто сунул руки в карманы штанов, повернулся и зашагал по дороге навстречу Вове.
Рождественский рассказ
Учительница Марья Ефремовна сказала, что надо устроить в классе живой уголок и каждый должен принести что-нибудь живое.
Бабушка предложила:
— Отнесите серого котенка.
Дело в том, что соседская кошка родила троих котят и перешла жить под нашу дверь. Наши соседи, по словам бабушки, опустились и перестали кормить кошку. Им некогда доглядывать даже за своим Славиком, не то что за кошкой, и Славик всю зиму ходит в ботинках на босу ногу и при этом никогда не простужается, в отличие от меня, которая не вылезает из ангин, хотя зимой за мной присматривают шесть глаз: папа, мама и бабушка.
Соседская кошка с котятами перебралась под нашу дверь, и папа выносил им еду на тарелочке. Бабушка была недовольна, потому что папа не работает, а ест и еще кормит посторонних кошек.
Папа действительно не работал. После перестройки их проектный институт развалился и все оказались на улице. Надо было крутиться, а папа крутиться не умел. Маме приходилось крутиться за двоих, и тогда в доме начались молчаливые скандалы. Это когда каждый внутри себя ругается, а вслух молчит. Но я все равно все слышала и была на стороне папы.
Кошек кормили, но не пускали в дом. Однако черный котенок прошмыгнул в квартиру и спрятался под диваном. Его пытались достать шваброй, но ничего не вышло. А вечером, когда все смотрели телевизор, он сам вылез, бесстрашно забрался к бабушке на колени и включил мурлыкающий моторчик, и от этого в доме стало спокойно и уютно.
Утром я проснулась от острой струйки воздуха, холодящей мою щеку. Я открыла глаза и увидела рядом на подушке кошачью мордочку. Наглость, конечно. Но что поделаешь… Котенок заставлял себя полюбить, и мы его полюбили. А взрослая кошка с серым котенком остались жить на лестнице, из чего я делаю вывод, что деликатность не всегда полезна.
— А вы отнесите серого котенка в живой уголок, — предложила бабушка.
— Я против, — возразил папа. — Кошки должны жить на свободе и охотиться за мышами.
— Даже кошки и те охотятся, — намекнула бабушка.
Мы с папой проигнорировали намек, оделись и пошли в цветочный магазин.
В цветочном магазине работала очень красивая продавщица с гладеньким нарисованным личиком.
— Здравствуйте, — сказал ей папа. — Нам что-нибудь для живого уголка.
— Лучше всего кактус, — посоветовала продавщица. — Самый неприхотливый цветок. Может долго обходиться без влаги.
Она поставила перед нами горшок с кактусом. Его и цветком не назовешь. Какое-то выживающее устройство, все в буграх и в иголках. Между прочим, у некрасивых девчонок — покладистый характер. Видимо, все уродливое — неприхотливо, потому что у них нет другого способа выжить.
— Можно фикус, — сказала продавщица. — Но это очень дорого. Двадцать пять тысяч рублей.
Я не хотела, чтобы папа выглядел бедным, и торопливо проговорила:
— Мне вон тот, красненький…
Горшочек был самый маленький, цветочек самый простенький, похожий на капельку огня и, наверное, самый дешевый.
— Это герань. Восемьсот рублей. — Продавщица поставила горшочек перед нами.
— Как пачка сигарет, — пошутил папа.
Ему нравилась цена и нравилась продавщица. А мне нравился цветочек. Листья были большие, замшевые, а цветочек совсем простой, в четыре лепестка. Как будто ребенок нарисовал. Или сам Господь Бог сотворил этот цветочек утром и в хорошем настроении. Проснулся и со свежей головой придумал такой цветок: ни убавить, ни прибавить.
— У меня в детстве была герань, — вспомнил папа, и его лицо приняло особое выражение. Детство — хорошее время, когда ребенка любят ни за что, просто так, и ничего от него не хотят, кроме того, чтобы он был и цвел.
— Сколько стоит герань? — царственно спросила широкая тетка в дорогой шубе. Тетка-фикус.
— Это наш. — Я сняла цветок с прилавка и прижала его к груди.
— А еще есть? — спросила тетка.
— Это последний, — сказала продавщица.
— Жалко. Герань хорошо от моли.
Мало того, что цветок оказался недорогим, он еще и последний, и полезный. Тройная удача.
