песком.
Романова закончила. Руководитель молчал. Потом спросил:
— Вы кому-нибудь это говорили?
— Да.
— Кому?
— Всем.
— Так…
Тропинка вилась в гору. Идти было тяжело.
— Я виновата в том, что не предупредила? — прямо спросила Романова.
— Почему? Предупреждать — это вовсе не ваша функция. Вы турист. Ваша задача — видеть и познавать. А не предупреждать.
— Вот именно, — обрадовалась Романова.
Руководитель остановился. Смотрел по сторонам. Они стояли на высоком холме. Внизу море выпирало боком, и было заметно, что Земля в этом месте закругляется.
— В тридцать седьмом меня посадили, — сказал Руководитель. — Я сидел в камере с одним паханом. Он меня учил: то, что ты не скажешь, прокурор никогда не узнает. Все, что он может узнать, — только от тебя.
Руководитель давал совет: молчи.
— Меня посадят? — тихо спросила Романова.
— Посадить не посадят, но кислород могут перекрыть.
Перекрыть кислород — значит не давать работу. Не печатать. Забыть. Была такая художница и больше нет.
Именно об этом предупреждал Раскольников, уходя:
«Я не хочу, чтобы у тебя из-за меня были неприятности».
«А я хочу!»
«Будут».
Теперь можно сказать: есть.
Рим. Последний день
— Ну? — спросила Маша.
— Сбежал…
— Так… Ты кому-нибудь сказала?
— Сказала, — упавшим голосом ответила Романова.
— А про меня?
— И про тебя.
Наступила тишина. Романова подумала, что телефон отключился, и подула в трубку.
— Не дуй. Я здесь, — отозвалась Маша. — Ты что, не понимаешь, что меня теперь не выпустят в Москву к матери?
Романова тяжело замолчала.
Если разобраться: человек захотел жить и работать в чужой стране. Почему Гоголь мог прожить в Италии восемь лет? И Ленин, в конце концов, сочинял революцию в Швейцарии. Почему им можно? А Раскольникову нельзя? Почему он должен удирать, будто прыгать с пятого этажа? И почему теперь все должны это расхлебывать?
— А ты-то при чем? — спросила Романова.
— А при том, что я должна была заявить. А я не заявила.
— Почему мы все должны быть доносчиками? Разве у них нет для этого специальных людей? Почему мы все поголовно должны стучать друг на друга?
— Ты где живешь? — спросила Маша.
Этот же вопрос задавал Раскольников. Как на него ответить? Почему надо было выехать в Италию, чтобы УВИДЕТЬ, где она живет? Почему всем ясно, а ей нет?
Сорок тысяч «почему». Вот и стой, перемазанная дегтем.
— Я себя ненавижу, — сказала Романова.
— Я тебя тоже, — не пощадила Маша.
Положила трубку. Разговор был окончен.
Романова легла на кровать и заплакала. Путешествие по Италии закончилось. Восемь дней. Пять городов.
В аэропорту Шереметьево все высматривали своих.
Стеллу встречал Большой Плохой художник. Юкин смотрел в сторону, как незнакомый человек.
За Руководителем прислали машину.
— Если хотите, я вас подвезу, — предложил он Романовой.
— Нет. Спасибо. Я на такси.
Романовой хотелось остаться одной. Ей хотелось поскорее очистить от себя Италию, как мазут с плаща.
Встречала Нина. Издалека было заметно, что она кое-как питалась эти десять дней.
— Худеешь? — догадалась Романова.
— Ага. На полтора килограмма.
Нина все время боролась с весом, хотя никакого веса не было. Одни ноги и руки.
Музейных дам разобрали их добропорядочные семьи.
А Богданова задержали. Рядом с «настройщицей» стоял человек в сером и задавал вопросы. Видимо, он приехал встретить рейс. Богданов жил в одной комнате с Минаевым и, с их точки зрения, нес основную ответственность. Он мог знать больше, чем остальные. И это надо было проверить.
Когда Романова и Нина прошли мимо, волоча чемодан, тетка что-то летуче сказала Серому. Он кинул на Романову полвзгляда, четверть взгляда и отвел глаза. Но Романова почти физически ощутила на своем лице мажущий след.
— Меня в тюрьму посадят, — сказала она Нине.
Нина легко захохотала, сверкнув зубами. Ей это было смешно.
Руководитель ласково посмотрел на Нину и сказал:
— У вас такая дочь, а вы боитесь…
При чем тут дочь… Какая связь. Когда и кого из ТЕХ людей останавливали хорошие дочери…
Страсть и Страх — сильные чувства. Как кипяток. Человек не может жить в кипятке. Человек должен существовать с температурой тридцать шесть и шесть. Это совместимо с жизнью. Так что жизнь диктует свои условия. И права. И обязанности. В обязанности входило вывозить Нину на дачу. В среду из командировки вернулся муж. Он был физик-атомщик, и чем занимаются на объекте физики-атомщики, рассказывать не принято.
В субботу переезжали на дачу. Сносили вещи в машину. В этот неподходящий момент зазвонил телефон.
— Тебя, — сказал муж.
— Кто? — спросила Романова.
— Мужик какой-то…
— Что хочет?
— Спроси сама.
— Да! — Романова держала трубку возле щеки… Обе руки были заняты.
— Здравствуйте, — интеллигентно отозвался голос. — С вами говорит секретарь партийной организации Илья Петрович Муромец.
