12 Жизнеописаний

портрет Корреджо работы Карло Маратти (1625-1713), восходящий, по-видимому, к портрету Латтанцио Гам бара в пармском соборе.

21. Весь этот рассказ пользовался доверием во времена Вазари. В церкви Сан Франческо в Корреджо есть запись от 6 марта 1534 г. о похоронах Аллегри.

22. В предисловии к третьей части «Жизнеописаний», а также при описании «Леды (см. выше) Вазари снова и снова хвалит Корреджо за изображение волос. Естественно, что этим не исчерпывается значение Корреджо в истории живописи, тем более, что Вазари в начале «Жизнеописания» хвалит Корреджо как превосходнейшего колориста. Тем более знаменательно его троекратное упоминание изящной техники изображения волос. Весьма вероятно, что это – литературная реминисценция, понятная притом пиетете, который питал Вазари к античности: Плиний Старший в своей «Естественной истории» хвалит Парразия за изображение волос, а с Плинием Вазари, несомненно, был знаком.

23. В конце биографии опущено ничем не замечательное стихотворение неизвестного поэта.

Hujis cum regeret mortales spiritus artus Pictoris,
Charites supplicuere Jovi:
Non alia pingi dextra, Pater alme, rogamus:
Hunc praeter, nulli pingere nos liceat.
Annuit his votis summi regnator Olympi
Et juvenem subito sydera ad alta tulit,
Ut posset melius Charitum simulacra referre
Praesens, et nudas cemeret inde Deas.
(Только лишь дух испустил, земные оставив заботы,
Наш живописец, как Зевс голос услышал Харит:
«Мы умоляем тебя, о наш отец-благодетель:
Кроме него нас писать пусть не посмеет никто!»
Внял благосклонно мольбам высокий властитель Олимпа
Юного мастера дух тотчас он к звездам вознес,
Дабы и там создавал он прекрасные образы Граций
Так, чтобы в девах нагих всякий богинь опознал).

ЖИ3НЬ РАФАЭЛЯ ИЗ УРБИНО, ЖИВОПИСЦА И АРХИТЕКТОРА

Перевод Б. Грифцова, примечания А. Дживелегова

Насколько щедрым и благословенным бывает иногда небо, одаряя одного человека бесконечными богатствами своей сокровищницы и всеми милостями и редчайшими талантами, которые обычно оно распределяет в течение долгого времени между многими, это можно видеть столь же одаренному, сколь обаятельному Рафаэлю Санцио из Урбино. Наделенный от природы скромностью и добротой, лишь изредка встречающиеся у людей, он к благородной человечности своей натуры присоединил в качестве прекраснейшего украшения изящную приветливость, которая проявила свою ласковость и приятность в обращении со всеми людьми и во всякого рода делах. Побежденная творчеством Микеланджело Буонарроти, природа пожелала также быть побежденной соединением искусства с чудесным характером и подарила миру Рафаэля действительно, прежде большинство мастеров от природы склонны к некоторому чудачеству и ярости нрава, которые не только делали их оторванными от действительности мечтателями, но и были причиной того, что мрак и тьма пороков встречались у них чаще, нежели блеск и сияние добродетелей, и ведущих людей к бессмертию. Это было достаточным основанием для того, чтобы в противоположность им она дала Рафаэлю блеск редчайших достоинств души соединенных с таким изяществом, усердием, красотой, скромностью и нравственностью поступков они могли бы прикрыть собой самый отвратительный порок или величайший позор. Вот почему с уверенностью можно сказать, что те, кто обладает такими редкими дарами, какие проявились у Рафаэля из Урбино, – не простые люди, а, если позволительно выразиться, смертные боги, которые, оставляя здесь среди нас, в своих произведениях воспоминания о своем славном имени, могут ждать на небесах достойной их трудов и заслуг награды.

Рафаэль родился в знаменитом итальянском городе Урбино в святую пятницу 1483 года¹, в три часа ночи, от некоего Джованни де Санта², художника посредственного, но человека здравомыслящего и способного направить сына по тому доброму пути, который, по несчастью, не удался ему самому в молодости. А так как Джованни знал, насколько важно для детей молоко их собственной матери, а не кормилицы, то он и пожелал, когда родился Рафаэль (которому дали это имя при крещении в знак счастливого предзнаменования), чтобы его единственного сына кормила родная мать³ и чтобы он с нежного возраста привыкал у себя дома к отцовским обычаям, а не к грубым и неблагородным нравам и навыкам простолюдинов и крестьян. Когда он подрос, отец начал обучать его живописи, видя в нем большую склонность к этому искусству и прекраснейший талант; таким образом, уже через несколько лет Рафаэль, еще будучи отроком, стал оказывать большую помощь Джованни во многих работах, исполненных им в герцогстве Урбинском. В конце концов, добрый и любящий отец понимая, что сын может научиться от него самого очень немногому, решил устроить его у Пьетро Перуджино⁴, который, как ему говорили, был в то время лучшим среди художников. С этой целью отправился он в Перуджу, однако не застал там Пьетро и, поджидая его, начал работать в Сан Франческо. Когда же Пьетро вернулся из Рима, Джованни, человек очень обходительный и любезный, подружился с ним и в подходящую минуту самым вежливым образом, насколько только умел, высказал ему свое желание, на что Пьетро, человек весьма учтивый и любивший прекрасные таланты, ответил согласием принять к себе Рафаэля. Тогда Джованни, исполненный радости, отправился в Урбино, забрал мальчика у горько плакавшей, нежно любившей его матери и отвез его в Перуджу, где Пьетро, убедившись в его способностях к рисованию, а равно в его воспитанности и нравственности, высказал о нем суждение, со временем вполне оправдавшееся наделе. В особенности следует отметить, что Рафаэль, изучая манеру Пьетро, подражая ему так точно во всех отношениях, что копии его не отличались от оригиналов учителя и нельзя было вполне отличить работу его и Пьетро, как это ясно видно теперь в церкви Сан Франческо в Перудже по некоторым фигурам, которые он написал маслом на доске для мадонны Маддалены дельи Одди. Там изображены Богоматерь, вознесшаяся на небо, Иисус Христос, ее венчающий, и возле саркофага – двенадцать апостолов, созерцающих небесную славу, а на пределле внизу три небольших картины: «Благовещение», 'Поклонение волхвов» и «Сретение Господне»⁵. Работа эта, в самом деле, выполнена чрезвычайно тщательно, и тот, кто недостаточно разбирается в манере разных художников, наверное, подумает, что она принадлежит кисти Пьетро, хотя сомнения быть не может в том, что сделал ее Рафаэль. Потом обстоятельства принудили Пьетро вернуться во Флоренцию, а Рафаэль уехал со своими друзьями из Перуджи в Читга ди Кастелло, где написал в Сант Агостино картину такой же манерой и, кроме того, в Сан Доменико распятие, которое всякий принял бы за работу Пьетро, если бы не было здесь подписи Рафаэля⁶. В то же городе в церкви Сан Франческо написал он на дереве обручение Девы Марии, небольших размеров, по которому явственно видно, как возрос его талант, насколько утончил он и превзошел манеру Пьетро. В этом произведении перспективно взятый храм изображен так любовно, что удивительно видеть, какие трудные задачи ставил он себе в этом опыте⁷.

В то время как, следуя этой манере, достиг он величайшей славы, папа Пий II⁸ поручил расписать книгохранилище Сиенского собора Пинтуриккьо, и этот последний, бывший другом Рафаэля и, зная его в качестве отличного рисовальщика, взял его с собою в Сиену, где Рафаэль сделал ему несколько рисунков и картонов для этой работы. Не продолжил он ее только потому, что некоторые художники в Сиене⁹ с величайшей похвалой отзывались о том картоне, на котором Леонардо да Винчи прекрасно изобразил группу всадников для украшения залы Совета во флорентийском дворце, а также об