Антонио из Пизы, который в то время был еще настоятелем этой обители, не говоря о бесчисленном множестве других произведений, созданных этим живописцем. Да и, говоря по правде, если бы мастеру Луке удалось выбраться из Равенны, где он всегда жил и живет вместе со своей семьей, из него, как из художника упорного, очень старательного и рассудительного, несомненно получился бы редкостнейший мастер, ибо создавал он и создает свои произведения с терпением и с увлечением, что могу засвидетельствовать и я, наблюдавший, насколько он за те два месяца, что я пробыл в Равенне, преуспел в практике и теории своего искусства. Не умолчу я и о том, что одна из его дочерей, молоденькая девочка по имени Барбара, очень хорошо рисует и уже начала кое-что писать с весьма большой грацией и в хорошей манере.
Было время, когда соперником Луки был Ливио Агрести из Форли, который, написав для аббата де Грасси в церкви Санто Спирито несколько историй фреской, а также несколько других произведений, покинул Равенну и отправился в Рим, где, с величайшим рвением занявшись рисунком, приобрел отличные навыки, как об этом можно судить по некоторым расписанным им фасадам и другим фрескам, которые были им в то время написаны. Первые его работы находятся в Нарни, и в них немало хорошего. В римской же церкви Санто Спирито, в одной из ее капелл, он написал фреской много разный историй и отдельных фигур, выполненных им с большим знанием дела и усердием, почему их все по заслугам и хвалят. Работа эта, как уже говорилось, явилась поводом к тому, что ему была заказана одна из мелких историй, которые написаны над дверями Королевской залы в Ватиканском дворце. И проявил он себя в ней настолько отменно, что она выдерживает сравнение с другими наддверными росписями этой залы. Он же для кардинала Аугусты сделал шесть полотнищ из серебряной ткани, расписав их историями, которые были признаны очень красивыми в Испании, куда их названный кардинал переправил в подарок королю Филиппу для отделки ими одной из его комнат. Другую подобную серебряную ткань, расписанную им тем же способом, можно видеть в Форли, в церкви Театинцев.
В конце концов, сделавшись хорошим и смелым рисовальщиком, опытным колористом и сочинителем бесчисленных историй, владевшим некоей универсальной манерой, он был вышеназванным кардиналом на очень выгодных для него условиях вывезен в Аугусту, где не покладая рук работает, создавая произведения, всяческой достойные похвалы.
Однако среди других художников Романьи в некоторых областях живописи редчайшими качествами обладает Марко из Фаэнцы (зовут его именно так, а не как-нибудь иначе), ибо он, как никто, владеет фресковой живописью, в которой он смел, решителен и потрясающ, в особенности же в том умении и в той манере, с какими он пишет гротески, не имея себе в этом равных или соперников, хотя бы приближающихся к его совершенству. Работы его можно видеть по всему Риму, во Флоренции же им была выполнена большая часть украшений в двадцати разных комнатах герцогского дворца, а также фризы потолка в большой зале этого дворца, расписанной Джорджо Вазари, как о том будет исчерпывающим образом рассказано в своем месте, не говоря о том, что все убранство главного двора названного дворца, которое в кратчайший срок было осуществлено по случаю приезда королевы Иоанны, в большей своей части было выполнено им же. Однако о Марко сказано достаточно, поскольку он еще жив и в расцвете своих крепнущих сил и своей деятельности.
В Парме в наши дни при синьоре герцоге Оттавио Фарнезе состоит некий живописец по прозванию Мируоло, кажется, родом из Романьи, который кроме некоторых произведений, созданных им в Риме, написал фреской множество историй в маленьком дворце, построенном названным синьором герцогом в пармском замке, где несколько фонтанов были с большим изяществом выполнены скульптором из Монтепульчано Джованни Босколи. Последний, много лет проработав под началом Вазари над лепниной во дворце названного синьора герцога Козимо Флорентийского, в конце концов перешел на службу к названному герцогу Пармскому с хорошим жалованьем, создав и неустанно продолжая создавать произведения, достойные его редкого и прекраснейшего таланта.
В том же городе и в той же провинции еще много других превосходных и знатных художников, однако, поскольку они еще молоды, мы оставляем за собой право при более удобном случае удостоить их того почетного отзыва, который они к тому времени себе заслужат своими творениями и талантом.
На этом мы и закончим описание творений аббата Приматиччо. Добавлю только одно: большой его друг болонский живописец Бартоломео Пассеротто нарисовал с него портрет пером, и портрет этот, попавший в наши руки, хранится в нашей Книге рисунков разных выдающихся живописцев.
ОПИСАНИЕ ТВОРЕНИЙ ТИЦИАНА ИЗ КАДОРА ЖИВОПИСЦА
Тициан родился в Кадоре – маленьком местечке, расположенном на реке Пьяве и находящемся в пяти милях от подножия Альп, в 1480 году, в семье Вечелли, одной из самых знатных в этой местности. Достигнув десятилетнего возраста и обладая прекрасными способностями и живым умом, он был отправлен в Венецию к своему дяде, гражданину, пользовавшемуся уважением, каковой, видя у мальчика большие наклонности к живописи, поместил его к Джан Беллино, живописцу, как я уже о том говорил, отличному и весьма в то время знаменитому; изучая под его руководством рисунок, Тициан вскоре обнаружил свою природную одаренность во всех тех областях таланта и вкуса, которые необходимы для искусства живописца. Но так как в то время Джан Беллино и другие живописцы этой страны, поскольку они не изучали античности, имели обыкновение часто, вернее всегда, все, что изображали, срисовывать с натуры, причем, однако, в сухой, резкой и вымученной манере, то и Тициан в эту пору усвоил себе те же приемы.
Однако когда позднее, около 1507 года, появился Джорджоне из Кастельфранко, Тициан, будучи не всецело удовлетворен такими приемами письма, стал придавать своим вещам больше мягкости и выпуклости в хорошей манере. Тем не менее он продолжал еще дальше искать способов изображения живых и природных вещей и воспроизводить их, как только мог лучше, при помощи цвета и пятен резкого или мягкого тона, так, как он это видел в природе, не пользуясь предварительным рисунком, ибо он считал непреложным, что писать прямо краской, без всяких подготовительных эскизов на бумаге, есть истинный и лучший способ работы, и что это и является истинным рисунком. Но он не замечал, что рисунок необходим всякому, кто хочет хорошо распределить составные части и упорядочить композицию, и что нужно предварительно испробовать на бумаге разные способы сочетания этих частей, чтобы увидеть, как складывается целое. Ибо идея не может сама в себе ни увидеть, ни вообразить в полной отчетливости всех возможных композиций, если не раскроет и не покажет своего замысла телесному взору, который бы помог ей правильно судить об этом замысле. А это опять-таки невозможно без тщательного изучения нагого тела, что необходимо для его действительного понимания; но и это, в свою очередь, не удается и не может удаться без набросков на бумаге: ведь немалое мучение держать все время перед собою обнаженную или одетую фигуру всякий раз, как пишешь картину. Поэтому когда набьешь себе руку на эскизах, то мало- помалу достигнешь и большей легкости в работе над рисунком и колоритом картины; такого рода упражнения в искусстве вырабатывают совершенство манеры и вкуса, и художник освобождается от той тяжести и замученности, с которыми исполнены вышеупомянутые вещи. Не говоря уже о том, что благодаря эскизам воображение наполняется прекрасными замыслами и художник научается изображать на память все природные вещи без того, чтобы непременно держать их перед глазами или чтобы усилия неумелого рисунка обнаружились из-под красивого красочного покрова, как это имеет место в той манере, которой в течение многих лет придерживались венецианские художники – Джорджоне, Пальма, Порденоне и другие, не видевшие ни Рима, ни прочих вещей, совершенных во всех отношениях.
Итак, Тициан, увидев технику и манеру Джорджоне, оставил манеру Джан Беллино, хотя и потратил на нее много времени, и примкнул к Джорджоне, научившись в короткое время так хорошо подражать его вещам, что картины его нередко принимались за произведения Джорджоне, как об этом будет сказано ниже. Достигнув большей зрелости в годах, умении и вкусе, Тициан исполнил много фресок, которые нельзя перечислить по порядку, так как они разбросаны по разным местам. Достаточно сказать, что, глядя на них, многие опытные люди уже тогда предсказывали, что из Тициана выйдет прекрасный художник, как это действительно и случилось. И вот вскоре после того, как он стал перенимать манеру Джорджоне – а ему тогда было не больше восемнадцати лет, – он написал с одного своего приятеля, дворянина из дома Барбариго, портрет, весьма прославившийся в свое время благодаря правдивости и естественности в
