равнина окуталась сумерками. И вся она в светлых пятнышках, которые потихоньку разбредаются дальше и дальше. Кошара опустела. Иногда до тебя доносится блеяние овечек. А пятнышки бредут все дальше и дальше. Видишь?
Юлия заснула.
Несколько раз Паула и Свен переходили на крик. Потом они затихли, и мне показалось, что ссора закончилась. Но вскоре она разгорелась опять. Мне вспомнились давние и мучительные размолвки с женой. Мы ругались до изнеможения, но изнеможение не умиротворяло нас, а только давало передышку, чтобы ссора могла возобновиться с прежней силой.
Я встал, натянул брюки и свитер, пошел на цыпочках по скрипучим половицам. Тихонько приоткрыв дверь, я выскользнул в коридор, закрыл за собою дверь. Прокрался к спальне.
— Сколько можно повторять? Мне в голову не приходило, что ты можешь так взбелениться. — Свен чеканил каждое слово.
— Почему ты мне ничего не рассказал?
— Таковы правила игры. Об этом не болтают.
— Это их правила, не наши. Мы же договорились обо всем рассказывать друг другу, а им сказать, что у нас нет секретов друг от друга.
— Тогда казалось, что нам не придется играть в их игры. А когда я в это дело ввязался, наша договоренность утратила силу.
— Ты не имел права ввязываться без разговора со мной, без моего согласия. В нашей договоренности не было условий, которыми ты мог распоряжаться по собственному усмотрению.
— Разве ты дала бы согласие?
— Нет, сколько бы ты ни спрашивал, я…
— А я спрашиваю не затем, чтобы получить твое согласие задним числом. Просто пойми, что я не мог рассчитывать на тебя, только на себя самого. Я должен был.
— Ничего ты не был должен. Даже не заикайся об этом. Ты сам хотел. И я битый час прошу тебя сказать, наконец, почему.
— Прекрати говорить так, будто это делалось ради моего собственного удовольствия. Я сделал это ради тебя.
— Ради меня? Помимо моей воли? За моей спиной? Да кто дал тебе право…
— Знаю, у меня нет права решать за тебя, что для тебя хорошо, а что плохо. Но пойми своей головой, у меня есть обязанность думать о ребенке. Ему нужна не героиня и не мученица, а мать. Я только старался сохранить ему мать.
— И поэтому предал все, что важно для меня? Что было важно для нас? Ты все это опошлил и испоганил.
Похоже, подобные слова произносились не впервые. Голоса казались усталыми, он говорил с обессилевшей рассудительностью, она безнадежно пыталась убедить, как ужасно его предательство. Мне не хотелось слушать их дальше. Я повернулся, чтобы уйти, но тут Свен распахнул дверь.
— Шпионишь? Шпик сразу замечает, когда за ним шпионят. Да, Паула, я был шпиком. А теперь это знает и наш приятель, охочий до замочных скважин. Добро пожаловать на судилище.
С ироническим поклоном он сделал рукой приглашающий жест. Я вошел в спальню, он затворил за мною дверь и встал у порога, словно сторожа выход от меня или Паулы. Она стояла у окна, повернувшись к нам спиной.
Я прошел в спальню, не зная, куда мне деться. Сесть не решился, остановился между Паулой и Свеном.
— Юлия пришла ко мне, потому что не могла спать из-за вашей ссоры. А потом я и сам не мог заснуть, слышал голоса.
— И решил поинтересоваться? Из чистого любопытства? Из властолюбия? Ведь знание — сила, а если все знаешь о друзьях, то получаешь над ними власть. А может, ты движим дружеским участием? Хочешь помочь друзьям в трудную минуту, для чего и пристроился к замочной скважине?
— Я не знал, в чем дело, не решился постучать или спросить. Собрался уйти.
— Уйти? Точнее, тихонько улизнуть, чтобы мы не заметили, что ты подслушивал. — Свен откровенно хамил, тыкая в меня пальцем, будто подчеркивая каждое оскорбление.
— Свен, прекрати. — Паула одернула его, не оборачиваясь. Я разглядел ее лицо в оконном отражении. — Его ты тоже предал, как и всех остальных.
— А вот это уже лишнее.
— Они так или иначе все узнают.
— От тебя?
Она обернулась.
— Нет, Свен, не от меня. На будущей неделе Хельга идет на прием в ведомство Гаука, а ты знаешь, какой у нее длинный язык.
— Хельга — сплетница, никто не принимает ее всерьез.
— Очнись, Свен. Ты теряешь все — работу, друзей, жену. А когда-нибудь и Юлия захочет узнать правду, что ты тогда ей скажешь?
Свен умолк. Вытаращив глаза и открыв рот, он глядел на Паулу, и вид у него был глупый, недоумевающий, беспомощный.
— Почему ты хочешь уйти? Разве я обманул тебя? Сегодня даже супружеская измена не считается катастрофой. Тейсены со своими изменами справились, а мы… Я никогда не обманывал тебя, я бы просто не смог. Я всегда любил только тебя, Паула, и всегда буду любить только тебя.
— Знаю. — Она подошла к двери. — Пусти. Я хочу кое-что принести, чтобы показать тебе.
Он схватил ее за руку.
— Ты вернешься?
— Я же сказала.
Он взглянул на меня, по-детски пухлощекий, как во время нашей первой встречи, сделал рукой знакомый жест тщетного сожаления.
— Довольно тупиковая ситуация, а? Может, есть идея?
— Нет. — Я пожал плечами. Следовало бы обнять его, чтобы успокоить, но я не смог.
— Может, лучше тебе все рассказать… До того, как ты услышишь об этом от Хельги или прочтешь… Собственно, особенно рассказывать нечего… — Он сделал над собою усилие. — Я немножко хвалился тобою перед госбезопасностью. Говорил, что когда-нибудь ты займешь важный пост, а тогда я смогу получать от тебя интересную информацию. Собственно, я ничего о тебе и не рассказывал, просто обнадежил, дескать, не сейчас, а позднее, может, что-нибудь выйдет…
— Либо помолчи, либо говори правду. — Паула вновь появилась в дверях.
— Правду?.. Хорошо, я сказал, что политическая система ФРГ его разочаровала и что, может, мне удастся уговорить его работать на нас. Что из-за своих политических разочарований он ищет новые ориентиры и ценности, чтобы отстаивать их. — Свен перевел взгляд с Паулы на меня. — Мне очень жаль, очень. Мне казалось, что это никому не повредит, а пользу принесет многим — тебе самому, Пауле, а вместе с Паулой и Юлии, и мне. Я тебя не предавал. Никого не предавал. Я только…
Паула протянула ему ворох бумаг:
— Читай!
Опустив руку с бумагами, он переводил глаза то на нее, то на меня. Он искал какие-то слова, будто могли найтись такие, которые избавили бы его от чтения этих бумаг. Будто тогда сокрытая в них правда так и осталась бы сокрытой. Но таких слов не нашлось, и, тяжело вздохнув, он начал читать.
— Ты говорил с ним о нашей личной жизни. Погоди, сейчас будут интимные подробности. Он мог узнать их только от тебя.
Она снова встала у окна, скрестив руки и глядя прямо в лицо Свену.
Он продолжал читать. Потом опустил лист.
— Он был не так уж плох. Как-никак мы сотрудничали. Не то чтобы были товарищами по работе, но
