тоном, что это именно мой запах, и если она хоть один раз заметит, что я не пользуюсь подарком, то мне небо с овчинку покажется. Проникнувшись угрозой и щедростью, я с тоской представила, как, пыхтя, таскаю с собой десяток сумок с женскими хохоряшками. Гардероб, который она мне выделила, занимал полкровати размером с поле для выпаса скота. А бутылями и флаконами торговать можно было. Зато умру красивой.
— Хватит киснуть, веда, — отрезала Ольга, бросив на меня оценивающий критический взгляд, как художник, собирающийся нанести последний мазок на картину. Закусила клубничную губку, пробарабанив дробь длинными жемчужными ногтями по изящному столику, и подвинула ко мне огромную плоскую шкатулку:
— Выбирай, что по душе. Один комплект, на выбор, дарю.
Я молча разглядывала великолепие, которое не снилось и королеве эльфов. Ожерелья мерцали разноцветными огнями, слепя глаза. Кольца, серьги призывно подмаргивали сиянием камней, искушая и маня. Нацепив на себя такую вещицу, любая женщина почувствует себя… Ольгой. Я решительно отодвинула коробку.
— Прости, Оль, не мое.
Она, изумленно глянув, только вздохнула, но не стала спорить. Мне удалось отвоевать хоть немного себя, когда отказалась от подведенных глаз и пудов туши, а теперь вот, не задумываясь, отвергла сокровища, за которые любая нормальная женщина бы отдала душу.
— Понимаешь, любой металл на мне — он нужен для чего-то. Для лечения, для защиты. Я одеваю только активированные вещи, вроде амулетов и оберегов, да и то, стараюсь делать это пореже. Даже обычное кольцо в повседневной жизни мне очень мешает. Я ощущаю его, как нечто чужеродное, — пояснила я вампирше.
— Понимаю, — она закусила губу, подняв бровь, и блеснула глазами, явно что-то задумав.
— Не выдумывай ничего, — устало попросила я. — Ты и так на меня кучу злотых угробила, мне за всю жизнь не расплатиться.
— И слышать ничего не хочу, — она нахмурилась, сверкнув разноцветными глазами. Мне стало неловко.
— Ну, прости, я не привыкла, чтобы мне что-то доставалось даром. Да и быть кому-то должна — терпеть не могу, а за твоим подарком глаз да глаз нужен… Тогда пару охранников не помешало бы, впридачу. Я же спать по ночам не смогу, буду перепрятывать с места на место, — замялась я. — Оль, я есть хочу, и отец твой уже заждался, поди, — добавила я, пытаясь сменить тему.
— Ладно, извинение принято. Пошли, вечно голодная, — она, усмехнувшись, вскочила с кресла и пошла к двери, ещё раз бросив на меня придирчивый взгляд. — Да, хочу предупредить. Папу иногда заносит, будь внимательна и смотри в оба глаза. Пуще того, пропускай мимо ушей всё, что он будет тебе говорить. Ну, не маленькая, сама разберешься.
Я, немного озадаченная предостережением, потрепала по голове Севера, будя волка, задремавшего у камина, и поспешила следом за Ольгой на обещанное лечение от хандры. Всем чертям назло. И печени.
Глава 14
Ой! О-е-е-ей! В голове дебоширил демон боли. Тварь впивалась в мозги острыми зубами и царапалась когтищами при малейшей попытке пошевелиться. Даже открыть глаза больно. Я попыталась разведать обстановку вторым зрением, но оно, обиженное таким фривольным обращением, фыркнуло и удрало, оставив меня в полном одиночестве с вполне человеческими ощущениями после попойки. Вернее, нечеловеческими… Ой!
— Ну? Очухалась? — чарующий голос отнюдь не чарующе резанул по ушам, отчего моя бедная голова стала похожа на медный колокол, по которому со всей дури лупил ретивый жрец-звонарь. Я осторожно открыла один глаз. И быстро закрыла.
Моя голова покоилась на белоснежной рубахе. А таковые рубахи сами по себе не гуляют, к глубокому сожалению. В рубаху было облачено тело, и это самое тело светло-серыми глазами смотрело на меня с непроницаемым выражением лица. Правда, один глаз украшал шикарный фонарь, что несколько оживляло лицо статуи. Я осторожно убрала руку с груди Вейра и ногу с его бедер. Рука была обнаженной, нога тоже. Где одежка, и кто её снял, я даже думать боялась. Жрец-звонарь обрадовано зазвонил с утроенной силой, выкрикивая анафему распутным девицам и грозя небесными карами пропойцам и прелюбодейкам.
Колдун вскочил с постели, моя голова рухнула камнем на постель. Звонарь пришел в восторг. Я зарылась в покрывало, не желая показываться на белый свет. Что я делаю в постели у Вейра, я не могла вспомнить, как ни старалась. Мозги плавали, а память не могла вспомнить, что такое эта самая память и с чем её едят… У Лиды были настойки и капли, исцеляющие от похмелья, но с собой она мне ничего не дала, к моему глубочайшему сожалению. Я вообще не пила, и похмелье было для меня внове.
— Пей.
Я рискнула открыть один глаз. Вейр присел рядом, протянул прозрачный кубок с зеленоватой жидкостью, пахнущей мятой и анисом. Отравить решил, морда колдунская. Фанатик-звонарь так долбанул по колоколу в моей башке, что я решила не сопротивляться и прямо сейчас покончить жизнь самоубийством, чтобы прекратить адовы муки, коими, как оказалось, не зря пугали до икоты жрецы верную паству. Правда, они не уточняли, что испытать их можно и при жизни. Кажется, там ещё были черти и демоны, но звонарей я припомнить не могла. Всё лучше, чем сейчас. Я приподнялась, героически протянула руку и, невольно застонав, рухнула на постель. В глазах потемнело, мир заволокла тьма, перемежаемая кровавыми вспышками. Вейр хмыкнул и завозился, чем-то позвякивая и постукивая. Чем занимался колдун, мне было уже всё равно. Север, развалившийся рядом со мной, лизнул лицо, дохнув запахом свежей крови. Тошнота сжала мое несчастное больное тело в крепком дружеском объятии. Ё-о-ой…
Стальные пальцы впились в плечи, бесцеремонно развернув меня на постели. Я крепче зажмурилась, опасаясь встретиться с мучителем взглядом. Холодный металл коснулся губ, в рот потекла живительная влага. Немного, совсем чуть-чуть, но достаточно, чтобы пинками прогнать тошноту с темнотой-напарницей и угомонить сумасшедшего звонаря. И вернул память. Пожалев о том, что вообще родилась на белый свет, я спрятала лицо в подушку. Колдун тихо хмыкнул и исчез.
В комнате царила тишина. Вейр здесь, рядом, я чувствовала, но разговаривать ни со мной, ни даже с Севером, ни в чем не виноватом, если не считать обжорство, не спешил. Выждав некоторое время, я поняла, что меня намеренно игнорируют, отчего на душе стало ещё тяжелее. И что? Что я такого сделала? Вздохнув, отважилась посмотреть правде в глаза, вспоминая вчерашний вечер.
Журавлиный зал оказался на самом деле журавлиным. Нет, конечно, живыми птицами, которые оставляют помет в неположенных местах и орут песни, когда хозяевам хочется спать, в замке вампиров и не пахло. А пахло магией иллюзий. Но такой иллюзии я не видала ни разу в жизни. Может, никогда больше и не увижу. Невольно задержав дыхание от восторга, я уставилась на открывшуюся перед глазами картину.
Передо мной расстилалось озеро. Стелющиеся клубы тумана размыли очертания берегов, создавая ощущение бесконечной дали и простора. Казалось, вот-вот из дымки выступит белоснежный единорог и, тряхнув длинногривой головой, опять исчезнет в тумане. В прибрежных волнах отражались небо, багровый полукруг заходящего солнца и первые робкие звезды. И журавли. Сотни танцующих журавлей. Волшебные птицы вели вечный танец, расходясь и сходясь в танце любви и жизни. Длинные шеи в изящных поклонах склонялись друг к другу, взмахи крыльев завораживали, заставляя забыть обо всем. О несчастье, о горе. И смерти.
— Присаживайся, принцесса, — Сол, одетый в прозрачную рубаху темно-синего цвета, и штанами в тон, сидя на простом неброском ковре, прикрывавшем густую высокую траву, похлопал рядом с собой. Я, бывавшая в домах у миргородских богатеев, знала, сколько стоит такая простота. Ольга села напротив отца, поджав ноги, и принялась накладывать на тарелку яства, от которых ломился ковер. Или стол? Я осторожно уселась рядом, ожидая услышать треск швов на штанах, но страшного не случилось. Немного
