дотронуться.
— Благодарю, Великий Змей. Я твоя вечная должница. Спасибо, Зореслава, — разноцветные глаза лихорадочно блестели, губы подрагивали, но Ольга явно была Ольгой, а не упырем. — Я выращу её, как подобает.
— А почему ты не заберешь яйцо с собой? — спросила я, не в силах отвести взгляд от живой Ольги.
— Здесь наш родной мир. Только взрослый дракон, тэкс-с-с сказать, может выдержать переход и выжить. Ей надо окрепнуть.
Раздвоенный язык ласково пощекотал огромное яйцо, глаза засинели. Внутри стукнуло, царапнулось.
— А теперь подумай сам. Она, — я ткнула пальцем в вампиршу, — самая подходящая кандидатура на место драконьей мамаши. У Ольги есть всё — сила, влияние, верные подданные, которые, хм… крови не пожалеют за неё. Но есть ещё он, — я махнула рукой, указав на Кина. — Она может умереть. Если, конечно, ты не перестанешь наслаждаться ненавистью и не согласишься помочь. Конечно, ты можешь думать, что Сол продолжит дело дочери. Но я не уверена, что он будет сдувать пылинки с дракончика, собрат, или приемный отец которого отказал в рецепте спасения его дочери.
Ольга сидела пунцовая, блестя глазами. Киннан смотрел на неё. Мне стало завидно.
Дракон пыхнул струйками дыма:
— Ты взяла меня за, тэкс-с-с сказать, за…
— Жабры, — подсказала я.
Дракон засопел так, как может сопеть только дракон.
— Хорошо. Ты, веда, на самом деле знаешь ответ, который ищут древние. Тебе его сказала мудрая женщина, — он уставился на меня. Зрачки сузились, кончик хвоста взбил воду.
Я лихорадочно соображала. Хлев, Пеструшка, яркие голубые глаза… «Часы Жрицы — время зачатия, рождения и смерти. Время любви».
— Ты… хочешь сказать, ночь? Час Жрицы?
Легенда закрыла глаза.
— Час Жрицы, час, когда ещё нет сегодня и уже нет вчера. Перелом, переход… Раз в году, в День, Час Жрицы… Но, тогда… Тогда бы вампиры сами бы нечаянно наткнулись на решение!
Дракон помолчал, открыл глаза:
— Ты идешь в правильном направлении, тэкс-с-с сказать, но… Нужен якорь, замок. Что?
Тоже мне, нашелся на мою голову, дотошный мучитель-учитель!
— Четырехлистный клевер, — вырвалось у меня.
Дракон ударил хвостом, яйцо пискнуло.
Я знала, что попала в точку. Трехлистный — символ Триединой Матери у эльфов. Четырех… Символ живой, природный, напитанный силой Жизни, силой Матери, силой Жрицы. И силой Любви. Свойства травки давно были изучены. Но использовать клевер, причем редчайший четырехлистный, до или во время зачатия, да ещё в час Жрицы, никому бы и в голову не пришло. Вампиры начинали лечить своих женщин, когда было уже поздно. Главная загвоздка — ставить опыты древним и в голову не приходило. Слишком мало их осталось, слишком высока цена ошибки. Так обычно и бывает — ответ лежал под ногами.
— На вопрос о смешении сил ты только что ответила сама. Почти ответила. Я не могу вмешаться, дать ответ, тээк-с-с сказать, не потому, что мне нравится делать больно, просто поверь мне, веда. Вы, и только вы сами, должны его найти. Верь. Ищи. Слушай себя. И найдешь, — дракон лизнул яйцо, закрыл глаза, сказал тихо:
— Этот мир не безнадежен, если вы научились прощать.
И исчез.
Я уселась на камень. Вот и всё. Никаких ответов я не знала и, наверное, уже не узнаю. Последняя надежда покинула наш мир, так и оставив нас ни с чем.
Горечь разочарования кольнула сердце. Вейр подошел, сел, обнял за плечи.
— Ты сделала то, что должна была. Не надо себя корить.
Я промолчала. Выбор между жизнями… Как ни поверни, он, этот мерзкий выбор, всегда будет горек. Мучителен. И окончателен, как приговор.
— А ты не знаешь, о чем говорила ящерица? Какой ответ у нас уже есть?
Вейр властно притянул меня к себе, пристально посмотрел. Впился губами.
Отдышавшись, повернула голову, смущенная донельзя:
— А где Ольга и Киннан?
Ответ пришел в виде разъяренного вопля вампирши, звука звонких пощечин и наступившей следом многозначительной долгой тишины.
Я вздохнула:
— Как Ольга не понимает, что он ушел, чтобы жила она? Хотя, дурак, конечно…
Вейр хмыкнул:
— Она — божественно красивая женщина, которая никогда и ни в чем не знала отказа.
— Пока не встретила его.
Вместо рассуждений о божественных женщинах и гордячках-вампиршах Вейр посмотрел так, что я едва не задохнулась.
Мы целовались, и меня уже не волновали смешения сил, ответы, вопросы, пусть мир рушится, но я сейчас там, где должна быть, и с тем, с кем должна.
Больше не будет поисков. Я знала ответ. Поэтому целовалась, как в последний раз. Впрочем, так и было.
Вейр отодвинулся, пытливо посмотрел:
— Ты что задумала?
— Ничего, — как можно естественней сказала я, слезла с валуна и пошла к непоседливому яйцу, готовому вот-вот свалиться в море.
Вейр не должен сейчас видеть мои глаза. Заодно и присмотрю за будущей драконой, пока так называемая приемная мамаша занята бурным выяснением отношений. Я не боялась, что Ольга мне помешает, прочитав мысли. Я знала — подруга будет молчать.
Север с волчицами исчез в лесу, но я не переживала. Лес стал лесом, а голодным хищникам надо есть. Обхватив яйцо, прижалась ухом, прислушалась. Внутри царапался, стучал дракончик. Никирридо… Язык сломать можно. Правда, телепатам ломать нечего… Кроме мозгов. Самое настоящее издевательство над ребенком. Я бы стала звать тебя Никой…
Взошла луна, над головой блеснули первые звезды. Сильно похолодало, пар от дыхания плыл в ночном воздухе. Ольги с Кином всё ещё не было. Мамаша, называется. Потеряв голову, забыла об обязанностях повитухи. Яйцо попискивало, постукивало, радуя непосредственностью и живостью. На западе ещё виднелась полоса бело-голубого, но ночь уже раскинула черное покрывало, осталось только поправить складки. Вейр разжег костер и занялся нехитрым ужином, изредка поглядывая на меня. От его взглядов екало под ложечкой, в коленках появлялась такая слабость, что ноги подкашивались. Север где-то загулял. Сегодня не Ночь Жрицы, но в воздухе висело нечто такое, отчего вспомнился март и коты. Тряхнув головой, отогнала прочь непрошеные мысли. Расслабляться нельзя. Иначе Вейр догадается.
— Ольга! Киннан! — во всю мочь заорала я. Вейр выронил ложку в котелок и неаристократично выругался. — Кушать подано!
Улучив момент, когда он отвлекся, сыпанула порошок в похлебку.
Сгустилась ночь. Я сидела на камнях, подставив лицо под холодный ветер. Ольга с Киннаном видели десятый сон. Меж них сладко посапывал волчонок, в ногах попискивало яйцо, закутанное в меха. Дракоша вот-вот вылупится, это задержит Ольгу. Вейр спал, обнимая рукой пустоту.
Я смотрела на дорогие черты. Я умру, но ты будешь жить. Так когда-то поступил отец, так поступит дочь.
Насмотревшись вдосталь, встала и позвала Севера.
Вейр тонул. Ледяной поток хлынул в горло, легкие, разорвав грудь от боли. Толща мутной воды
