— Максимилианштрассе, возле Драматического театра, первый подъезд, четвертый этаж.
Циммерман кивнул. Только сев в служебную машину, он заметил:
— Надо же! Смерть Хорстмана могла послужить материалом для самого сенсационного репортажа за всю его карьеру, только вот сам он уже не сможет им воспользоваться.
Хельгу Хорстман, теперь уже вдову, дома они не застали. Сколько ни звонили, дверь им так и не открыли. Соседи, разбуженные среди ночи, не слишком дружелюбно реагировали на вторжение полиции. Но Циммерман сохранял ледяное спокойствие.
Один сосед заявил, что никакого Хорстмана не знает и что вообще не интересуется людьми, которых угораздило поселиться рядом с ним. Другой сердито заявил, что с Хорстманами не желает иметь ничего общего, что они явно анархистская публика, сплошь шум и пьянки, и скандалы, и у них явно занимаются мерзким групповым сексом…
Только третья соседка, бывшая субретка, в годы славы любимица Ингольштадта, точно знала, что нужно полиции.
— Но, господа, как вам в голову могло прийти именно сегодня искать фрау Хорстман дома? Сегодня, когда проходит бал прессы? Могли бы и сами сообразить, где ее искать, и нечего было будить меня!
— Значит, едем в Фолькс-театр, — спокойно сказал Циммерман, когда субретка захлопнула дверь перед его носом.
«В ту ночь, с пятницы на субботу, я заметил, что мой пес необычно обеспокоен. Я тоже не мог как следует сосредоточиться. В работе над книгой «Расследование убийств», которую считаю делом всей своей жизни, продвинулся едва на пару абзацев.
Отчасти мое состояние объяснялось тем, что Циммерман так и не позвонил. Обычно он звонит ровно в полночь. Коротко сообщает, что произошло за день, и советуется, как быть дальше. Наша взаимосвязь — результат нескольких десятилетий совместной работы. Мы не просто добрые друзья, но и знаем, что у каждого из нас есть способности, которых недостает другому. Взаимно дополняя друг друга, мы достигаем непревзойденных результатов. Циммерману недостает воображения, зато он практик с исключительной интуицией, способный решать и действовать в нужное время и в нужном месте, исключительно талантливый криминалист без капли сентиментальности. Один из тех, о ком говорят, что не пощадит и родного отца. Разумеется, в том случае, если это будет полностью обоснованно и неизбежно в интересах дела.
Но этот случай оказался исключительным. Ситуация развивалась настолько быстро, что и думать нечего было притормозить ее. Мы, конечно, пытались, но без толку».
— Без приглашения нельзя, — с решительным жестом категорически заявил распорядитель у главного входа в Фолькс-театр на Шванеталерштрассе.
Циммерман кивнул Фельдеру, и тот достал удостоверение.
— Мы по службе!
— Это совсем другое дело. — Распорядитель тут же сменил тон. Кивнул своему тут же примчавшемуся коллеге, и оба вытянулись чуть не по стойке «смирно», моментально вжившись в роль ярых помощников органов закона и правопорядка.
— Какие будут указания?
— Вы знаете обер-кельнера Хартвайлера? — спросил Циммерман.
Разумеется, они его знали.
— Попросите его прийти сюда, но как можно незаметнее. Скажите, что с ним хочет говорить комиссар Циммерман.
Распорядитель шустро взбежал по лестнице, и через несколько минут из толпы гостей вынырнул обер-кельнер и приятельски протянул Циммерману руку. Ведь несколько лет назад Хартвайлера, заподозренного в соучастии в афере с самоубийством, комиссар уберег от ареста, который мог погубить тому репутацию.
— Чем могу служить, герр Циммерман?
— Можете сообщить мне что-нибудь о некоей фрау Хорстман? Зовут ее Хельга. Вы ее знаете?
— Разумеется, — подтвердил обер-кельнер. — Отлично знаю. Она не из тех, кого не заметишь.
— Можете рассказать подробнее? — настаивал комиссар. — Нас интересует любая мелочь.
Хартвайлер охотно дал свою несколько специфическую характеристику:
— Ну, если говорить о привычках этой дамы… Фрау Хорстман понимает толк в хороших винах. Не имеет привычки пить всякую шипучку, всегда требует настоящее шампанское, обожает «Дом Ренар», «Блан де Блан», последнее время — «брют» урожая 1964 года, то есть лучшие марки. И цена соответствующая…
— А кто за это платит?
— Тот, кто ее сопровождает, разумеется. На этом балу, например, господин из газеты, который взял на себя опеку над ней.
— То есть это не всегда ее муж?
— Как правило, нет, герр комиссар. И обычно ее угощение оплачивается за счет какого-нибудь издательства.
— Кто может проинформировать меня подробнее?
— Кельнер, обслуживающий ее стол. Постараюсь, что бы он немедленно был в вашем распоряжении.
В золоченой ложе Фолькс-театра восседал директор «Мюнхенского утреннего курьера» Тириш. Склонившись к плечу совладельца газеты Анатоля Шмельца, он доверительно шепнул:
— В зале и банкир Шрейфогель.
— Я его видел, и мы уже раскланялись.
— Представь себе, он хочет говорить с тобой. Мне сообщил это один из его людей. Эта беседа может оказаться для нас весьма важной и многообещающей.
— Ах, этот Шрейфогель, — развел руками Шмельц, которому было ясно, что банкир снова навлечет неприятности. — Мы и так уже сделали для него более чем достаточно. И о многом умолчали, а ему все мало. Может, мы слишком охотно идем навстречу?
— Но это все мелочи по сравнению с тем, что грозит теперь, — объяснял Тириш, который в финансовых вопросах разбирался гораздо лучше, чем Шмельц, хотя и изображал человека с художественными наклонностями и интересами.
— Ты пойми, мы — фирма, располагающая миллионным капиталом, но Шрейфогеля оценивают в несколько миллиардов. Это один из богатейших людей в Федеративной республике, и вот теперь на него готовят атаку — разумеется, слева.
— Уж не от Вардайнера ли? — навострил уши Шмельц.
— Не исключено, — подтвердил Тириш, — но как бы там ни было, мне кажется, самое время нам занять четкую позицию. Нам — то есть нашей газете и твоей редакции.
— Ты ведь не думаешь, что мы открыто выступим за Шрейфогеля? — Шмельц, видимо, вспомнил о морали — редчайший случай.
— Это несерьезно. Только вспомни про его аферы с покупкой земельных участков, сомнительные обстоятельства с выплатой компенсации и труднообъяснимые доходы с государственных заказов, которые он получал с явной помощью высших должностных лиц…
— Ерунда все это! Ничего из этого нельзя убедительно доказать!
— Но Хорстман считает…
— Не принимай его слишком всерьез, — решительно заявил Тириш. — Тут годятся только факты. А для нас важно одно: если мы хотим победить Вардайнера, нам нужны кредиты. И на льготных условиях. Такие нам может предложить только банкир Шрейфогель. Это тебе ясно? Шмельц лишь на миг замялся, потом кивнул.
— В конце концов, — заявил он, словно открыв в этот миг новую святую истину, — это точно совпадает с нашей линией. Мы не можем допустить, чтобы всякие там марксисты-социалисты прижали нас к
