За ними, бок о бок, Шмельц с Тиришем, потом Вардайнер с Гольднером, которые, шагая рядом, о чем-то перешептывались, сохраняя смертельно серьезные мины, за ними следовал почетный эскорт коллег и сослуживцев, нетерпеливо ожидавших, когда все кончится. Впрочем, две женщины плакали по- настоящему.
И позади всех скромно держалась Генриетта Шмельц, «истинная сенсация этого представления», как позднее говорил Гольднер. Отказавшись идти с мужем, она попросила сопровождать себя фон Готу. Тот с удовольствием исполнил ее желание, хотя предварительно и испросил согласие своего шефа — комиссара Циммермана.
Первое описание «мужчины, который ждал Сабину у школы и, очевидно, увел ее с собой», комиссар Циммерман получил около двух часов дня. Фельдер не удержался, чтобы не заметить:
— По-моему, вы именно этого и ждали. Но от такого туманного описания проку мало.
— Не беспокойтесь, — пробурчал Циммерман, — оставьте это мне. Вы лучше постарайтесь, чтобы шевелились коллеги у Монгских водопадов. Подгоните их, ребят нам нужно заполучить как можно скорее.
Потом Циммерман позвонил Кребсу, который все еще был у Хелен Фоглер.
— Есть первые результаты. Речь идет о мужчине среднего или ниже среднего роста, довольно прилично одетого, неопределенного возраста, очевидно, не меньше тридцати.
— И ты полагаешь, такое описание нам чем-то поможет? — скептически спросил Кребс.
— Думаю, на Хелен Фоглер оно должно подействовать, — с поразительной прямотой заявил комиссар. — Описание человека, который увел Сабину, она должна его знать. И пора уже, черт возьми, ей сказать нам, как его зовут!
Кребс медленно, слово за словом повторял следом за Циммерманом описание неизвестного, и Хелен Фоглер, к его немалому изумлению, вдруг произнесла столь долго скрываемое имя. Кребс тут же передал его Циммерману.
— Наконец-то! — Циммерман вскочил и выбежал из кабинета.
— Похороны Хорстмана показались мне рождественским маскарадом. Главным аттракционом была «безутешная вдова». От этой аморальной, сексуально одержимой бабенки даже сквозь траурное платье так и перло извращенностью.
«Мне просто блевать хочется», — шепнул я Вардайнеру, а он ответил: «А меня уже и на это не хватит».
И в тот самый момент, когда гроб Хорстмана опустили в могилу и на него посыпались цветы и комья земли, для полноты трагикомического эффекта явилось правосудие в облике уголовной полиции.
Вначале Циммерман, словно голодный волк, двинулся к Шмельцу. Остановился чуть в стороне, за ним последовали еще двое полицейских. И, наконец, последний из пришедших был классом выше. Звали его Штайнер, он оказался прокурором. Он терпеливо ждал со своей свитой у выхода с кладбища. Там нас Вардайнером и арестовали.
Примерно в то же время, около трех часов дня, Сабина вернулась к матери; плача от радости, она кинулась к Хелен, и та дрожащими руками схватила ее в объятия.
— Господи, деточка, где же ты была?
— Прости, мамуля, но я не виновата. — И показала на человека, стоявшего у двери. — Мы там застряли и не могли тронуться с места!
— Я должен это подтвердить, — сказал мужчина, у ног которого крутился пес, пытаясь проникнуть в комнату.
— Так это вы? — ужаснулся комиссар Кребс, который все еще ждал у телефона новостей. Но нервное напряжение не проходило, хотя он и узнал Келлера.
— Банальнейшая история, — бодро заметил отставной комиссар. — Сабина, я и пес стали жертвой техники, которой вздумалось взбунтоваться.
— Но нам там было так весело! — Сабина обхватила пса за шею. — Смотри, мама, какой он чудный. Прямо как в сказке!
— Пожалуй, тут у вас все, как в сказке, — без особого воодушевления заметил Кребс.
— Знаете, я привык каждую свободную минуту использовать для прогулок, особенно из-за пса. Обычно мы просто слоняемся по городу. Но нынче мне пришло в голову, что пес что-то слишком оброс, и я отвел его к одному знакомому, бывшему парикмахеру Мозеру на Себастьяншт-рассе, чтобы тот его немного подстриг.
А пока я, дожидаясь, прохаживался вокруг, оказался возле школы, где разглядывал какие-то афиши. Тут меня увидела Сабина. Она подбежала и стала расспрашивать про пса. Когда я сказал, что тот у парикмахера, она напросилась посмотреть.
— Вольфганг Мозер, 42 года, бывший мужской парикмахер, отсидел четыре года за соучастие в ограблении, якобы работает коммивояжером. Сомнительный тип, но числится в списке информаторов. Попал туда благодаря Келлеру, еще когда тот был на службе. Хотя и парикмахер по профессии, Вольфганг Мозер исключительно одаренный техник, особенно по части электроники, включая счетные машины и новейшие компьютеры. Механизм лифта любого типа для него — просто игрушка.
— Я не возражал. Дом, где Мозер занимался псом, совсем неподалеку от квартиры Фоглер.
Сабина от подстриженного пса была в восторге, но мы решили не задерживаться, чтобы мама не забеспокоилась. Вошли в лифт, Сабина прижала надушенного пса к себе, и мы тронулись вниз… Но далеко не уехали: между третьим и четвертым этажами лифт стал.
Ничего страшного не произошло — сгорели пробки или что-то в этом духе, но на ремонт ушло много времени: вначале не могли найти электриков, потом решили вызвать пожарных, и только через час с лишним сам Мозер кое-как справился…
Комиссар Циммерман в сопровождении инспектора Ляйтнера прибыл на кладбище, стараясь не привлекать чье-либо внимание. Что это означало, знали только немногие посвященные.
У инспектора Ляйтнера было два особых таланта: он умел передвигаться так, что большинство людей вообще не замечали его присутствия, и еще он был лучшим стрелком в криминальной полиции. И сегодня он сопровождал Циммермана как тень.
На кладбище комиссар прежде всего приблизился к траурной процессии, проверив, все ли на месте. Ловко избежал встречи с прокурором Штайнером, поджидавшим Вардайнера и Гольднера. Вернувшись к воротам, направился к сверкавшему хромом и черным лаком лимузину Шмельца, из которого растерянно выглядывал Хансик Хесслер. Молча распахнув переднюю дверь, Циммерман сел в машину. Ляйтнер, не бросаясь в глаза, оперся о ствол дерева метрах в трех от них.
— Герр доктор на похоронах, — выдавил Хесслер.
— А вы почему не там? Хансик услужливо залебезил:
— Если хотите подождать хозяина здесь, пожалуйста. Комиссар опустил стекло и откинулся назад, открыв
Ляйтнеру линию прямого выстрела.
