— Я говорю Бавдею: «Боря, Гусак моей жене рассказал, что вы расстреляли несколько человек». Борис испугался: «Он что, с ума сошёл? Разве можно это кому-то говорить? Я так и знал, что с этим дураком мы в тюрьму сядем».
Начал проверять. Поговорил с Шебалиным, Понькиным, другими сотрудниками. Все удивлялись — а ты чего, не знал? После нашей жалобы в прокуратуру в отделе ждали обыска, а у Гусака в сейфе было незарегистрированное «палёное» оружие, а также окровавленные паспорта этих дагестанцев. Гусак приказал всё уничтожить. Документы Понькин и Шебалин куда-то увезли, а оружие спрятал другой сотрудник, капитан Соловей. Позже один пистолет из этой партии прокуратура изъяла из сейфа бывшего сотрудника нашего отдела Шевчука. Сейчас он служит в Московском управлении. Меня по этому факту допрашивал следователь Барсуков.
— Авто дал указание Гусаку убрать этих дагестанцев?
— Генерал-лейтенант Миронов. Так Гусак сказал моей жене. Я у Миронова спросил: «Иван Кузьмич, Гусак рассказывал, что вы дали команду пойти на разборку, а там людей убили». Миронов побледнел: «Я не давал команды никого убивать». И после долгой паузы добавил: «Я знал, что он сумасшедший». Именно после этого разговора Миронов ходил просить за меня к Путину. Мол, Литвиненко слишком много знает, его нельзя выгонять.
— То есть высшее начальство знало об этой истории?
— Конечно, знало. Позже, когда прокуратура занялась УРПО по нашему заявлению, Гусак мне рассказал: «Ты знаешь, у меня был разговор с Ковалёвым, и он спросил: —Чего Литвиненко дергается? Он же с вами ездил тех дагестанцев стрелять?» Я ответил, что тебя там не было. Ковалёв спросил: «А где он был? Как — нигде»? И он попал в УРПО?!»
Вот и всё. Они думали, что я был «где-то». Они даже представить себе не могли, что я — не замаранный. Проскочил мимо крови.
Но если бы кровь была — мне бы её припомнили, и из Лефортово я бы уж точно не вышел. Ведь они проверили все мои дела за десять лет и не нашли ничего серьёзнее, чем обвинить меня в том, что я однажды стукнул арестованного бандита, поставив ему синяк «величиной с копейку». Но и в этом суд меня оправдал!
— А за что убили дагестанцев?
— Дело было так. У сына бывшего председателя КГБ Семичастного была коммерческая фирма, которая кому-то задолжала деньги. Дагестанцев, как я понял, наняли деньги из него выбить. Семичастный- младший пожаловался папе, тот пошёл к Ковалёву и попросил помочь. Ковалёв вызвал Гусака, приказал разобраться: «Иди к Миронову, пусть оформит».
Гусак тогда, как и я, служил в ОУ АТЦ, и они с Мироновым этот наезд оформили как угрозу террористического акта против Семичастного-отца. Что уж там получилось, не знаю, но Гусак поехал на разборку, и она закончилась пятью трупами.
Заказ на олигарха
— У тебя прозрение наступило в тот момент, когда тебе приказали убить Березовского, Не Петрова, не Сидорова, а Березовского. Я думаю, наиболее деликатный момент именно в этом. У Березовского ведь был мотив сфабриковать всю эту историю. Мол, ты «прозрел» и начал «разоблачать» спецслужбы по его заказу.
— Неправда. Помимо Березовского, было ещё два случая, о которых мы дали показания в прокуратуру и потом говорили на пресс-конференции. Но Березовский — самая громкая фамилия из трёх, и на другие просто не обратили внимания. Тебе, например, что-нибудь говорит фамилия — Трепашкин?
— Трепашкин?
— Осенью 1997 года, когда мы только перешли в УРПО, ко мне подошёл начальник моего отдела Гусак и сказал: —Есть такой Трепашкин, его надо разыскать. Он бывший сотрудник ФСБ, не сдал удостоверение и ездит бомбить водочные киоски, деньги получает. Надо это удостоверение изъять». Я говорю: «Хорошо. А где он работает?» Гусак отвечает: в налоговой полиции. Я удивился: «Как это в налоговой полиции? И его найти никто не может? А кем он там работает?» — «Начальником следственного отдела».
— Саша, — говорю я, — а тебе не кажется смешным, что начальник следственного отдела Налоговой полиции Московской области бомбит водочные киоски с удостоверением ФСБ? Если вымогать, то лучше с удостоверением налоговой полиции. С ним можно не с киосков, а с заводов водочных брать. И как это он удостоверение не сдаёт? У него же есть начальник, который может приказать ему сдать удостоверение ФСБ.
Гусак замялся: «Саша, тут вопрос деликатный, я не хотел тебе говорить. Трепашкин подал на руководство, на Ковалёва, в суд. И тот лично просил с ним разобраться». — «Как разобраться?» — «Ну, короче, Саша, ему надо заткнуть рот. Он пошёл в газету, дал интервью, надо ему чего-нибудь подбросить или посадить его».
Мы спустились в отдел кадров. Мне показали личное дело, фотографию, где он ещё молодой, в чине старшего лейтенанта… Лицо симпатичное, приятное. Трепашкин, оказывается, более десяти лет проработал в Следственном управлении КГБ СССР. Дослужился чуть ли не до начальника следственного отдела.
Я говорю: «Слушай, подкинуть пистолет следователю, ты чего это, смеёшься? Он сразу дело развалит». Гусак согласился: «Да, я тоже так думаю. Знаешь чего, давай его просто звезданём, и всё. Чего с ним возиться? Для всех понятно: шли, мол, за удостоверением, а он оказал сопротивление, вот его и звезданули. Только чтобы ни в коем случае не узнали, что мы из ФСБ».
— Сань, ты понимаешь, он же в суд заявил, — упрямство Гусака меня поражало.
— Он же — особо охраняемое государством лицо. Если кто-нибудь узнает, что мы с ним сделали, что с нами будет? У них же есть Управление собственной безопасности.
— Слушай, — потерял терпение Гусак, — там всё схвачено. И вообще, ты понимаешь, для чего нас всех сюда перевели? Ты чего, не понял? Мы заказной отдел. Мы обязаны решать проблемы руководства. Ты понимаешь, какую нам честь оказали? А ты вопросы задаёшь. Давай, думай. Я тебе даю в помощь Щеглова, Шебалина и Понькина.
Делать нечего, я начал разрабатывать Трепашкина. Изучать его дело, выяснять его круг, разговаривать с людьми и т. п. И чем больше я узнавал о нём, тем более он мне становился симпатичен. И я решил, что не буду с ним «разбираться», как-нибудь закопаю задание, спущу на тормозах.
Позже, когда я познакомился с Трепашкиным, он мне рассказал, что с ним произошло. Работая в ФСБ, он разоблачил чеченскую группу, занижавшуюся вымогательствами, убийствами и незаконным оборотом оружия. И не разобравшись в «тонкостях» дела, задержал самолёт с оружием, который нелегально отправлялся в Чечню. А за этими поставками стоял кто-то наверху. Его и выгнали.
Трепашкин заявление Ельцину написал, обратился в суд, пошёл в газету. По поводу этого интервью даже коллегию ФСБ собрали, решали, что делать, как ему заткнуть рот. Фабриковали материалы, что Трепашкин вымогал деньги у некоего гражданина Писякова. Нашли какого-то человека, привезли его в Москву из Санкт-Петербурга, начали доказывать. Потом пытались сфабриковать материалы о том, что он разгласил сведения, составляющие государственную тайну. Оказывается, государственной тайной является то, что Трепашкин — бывший подполковник спецслужб. Трепашкин всё же процесс выиграл.
— Именно просьба разобраться с Трепашкиным вызвала у тебя первые сомнения?
— Да. Я тогда Гусаку сказал, что это — сложное дело, непонятно, куда может завести, и мне надо время, чтобы во всём разобраться. И он отвязался. А я задумался.
А через пару недель — опять. Перед нами поставили задачу похитить известного бизнесмена Умара Джабраилова, чтобы вызволить из чеченского плена наших офицеров… Вот так, открытым текстом.
— Официально приказали похитить Джабраилова?
— Да, чтобы получить за него деньги и выкупить офицеров. Без денег никто Джабраилова на офицеров не поменяет.
— Кто поставил такую задачу?
