— Слушай, Коля, — генерал Саблин напрягается и даже собирается привстать с опорой на стол, но вовремя вспоминает о направленном ему в пузо «Макарове»: ранение в живот — хреновая перспектива, тем более, пуля наверняка окажется не одна.
— Коля, — повторяет он после паузы, — ты ж военный, твою мать. Понимаешь, приказ? Вот знаешь что… — Саблин на несколько секунд задумывается. Возможно, снова прикидывает, как — запросто или не очень — пуля из ПМ пройдет сквозь деревянную доску стола. Однако Редька ошибается: размышляет Саблин вовсе не о том.
— Вот ты, Колян, считаешь, будто только наша теперешняя армия такая туфта, да? А вот Советская, мастурбируешь, вот та была цаца. Мы с тобой ее едва-едва захватили. Но вроде ж видели, хоть курсантами, и даже чуток летёхами. Что твоя доблестная Советская сделала, когда разваливался Союз? Да, ни хрена она не сделала. Ни хрена! Не поступило приказа, вот и просидела на жэ все свое удалое время. Я тебе хуже скажу. Мой батя — он-то уже генералом тогда был — так вот, его часть, не наша зенитно-ракетная, а мотострелки, с места не сдвинулась, когда в Туркмении всяческие отморозки вырезали целые села русских. Там такое творилось, Колек! Баб насиловали, у беременных вспарывали брюхо, доставали младенцев и на вертеле жарили. Доклады об этом батя в Москву давал и что думаешь?
— Думаю, что твой батяня такая же мразь как ты, Саблин. Хоть и фамилия у вас обоих геройская, — комментирует Редька. Пистолет дает большую волю в излиянии начальничкам некоторой правды жизни.
— А ты, Редька, мне папу не тронь! Он вот до сей поры, может, мучается, вспоминает.
— Видишь, генерал Саблин, — констатирует Редько, — совесть она такая. Все едино достанет. Вдруг ему лучше бы было, свою часть, наверняка приведенную в готовность, из казарм-то вывести? Одного этого вывода, с запасом бы хватило, чтоб вся шваль боевицкая унесла ноги подальше. А если б все генералы тогда так сделали, то не получили б мы ни Чечни, ни прочих прелестей.
— И чего ж тут славного, Редька? — нехорошо ухмыляется Саблин. — Тогда б и нашей свободной Батьківщіни тоже не было б. А Чечня, то проблема русско-москальска, не наша.
— Вот и получается, что теперь мы, как потомки, и расплачиваемся за грехи-то отцов. Не находишь? Построили Содружество Независимых на первичной крови, вот и получили теперь под дых. Правда, того Содружества давненько уж нет. Но дело-то не в этом.
— А дело в том, Николай, что, давай наше-то улаживать, а? Убери ты свою пушечку, и давай обсудим.
— Что обсудим-то, Саблин?
— Какой тебя смысл в сем геройстве? Ну, покаешься, скажешь, что больше не будешь.
— Нашел детский сад, — кривится генерал Редька. — Вас, небось, турки рачком-то поставили. Командованью теперь кровь из носа «треба»[113] хоть кого-то на заклание. Теперь у вас, полюбовному-то житию с оккупантами-то «кирдык».
— Что ты понимаешь, Мыкола Редька? Какие, на фиг, оккупанты? Ты хоть в курсе, что все это ненадолго? Скоро турчаки уйдут. Сами уйдут. Договорено так.
— Очень интересно, — снова оценивает выгодность разговора с позиции силы Редька. — А кто ж тебе это довел, Саблин?
— Да, довели, довели. Уйдут, и все будет по-прежнему.
— Это как же по-прежнему, после всего? А если народ спросит?
— Ой, насмешил, Редька, ой насмешил? — Саблин и вправду пытается выдавить из себя смешинку. Получается плохо. — Эта биомасса спросит? Да она забудет через месяц. Только «ящики голубые» в обратку включатся, тут сразу и забудет. А если не забудет. Здесь, пан Мыкола, будут уже стоять войска освободителей. Усек?
— Это ж кто? Западенські, галичанські хлопці?
— Ой, «темний»[114]! Ну, «темний»! — Саблин закатывает глаза к потолку. — Бери выше, деревня гарнизонная. Войска НАТО тут будут. Тут, и по восточной границе. Понял?
— Это план такой?
— Да, план такой. И не на нашем глупом уровне составлен. Оцениваешь, на каком идет игра? А ты, ни хрена не знаешь, а полез.
— А я полез, — Редька чешет затылок свободной рукой. — Кстати, а сколько турчаков-то завалили, а?
— Да, какая тебе разница, Николай Николаевич? Бросай комедию, а?
— Ты вот, Саблин, смелый парень, почти камикадзе, — оглашает очевидное командир полка. — Сидишь под стволом, а условия диктуешь.
— Редька, ты сам-то куда денешься? Там, за дверью, турецкая пехота. Ей богу, не чета нашей. Посмотри хоть на экипировку. Это они до поры смирные: не ведают, что ты тут с пистолем и в шантажисты играешься. Но ты ж отсюда не выйдешь никоим образом. Сдавайся, а?
— Погодь, Саблин, погодь, — кивает генерал Редька. — Мы ж еще кой-чего не довыясняли, так? Я спросил, сколько тебе отстегнули за предательство. Ведь не за идею ж ты, верно?
— Какой тебе прок знать, Коля? И тебе б отстегнули, но ты ж, дуралей, чего сотворил, со своим Корепановым. Ой, не завидую я этому капитану, когда его повяжут, а ведь повяжут же.
— Он майор уж, Саблин. Ни хрена о личном составе-то своем не знаешь.
— Какая, к едрене, разница, а?
— А тебе, наверное, еще и должность при штабе НАТО, дадут, так? А там зарплаты-то по боле украинско-армейской. Правда, дадут ли воровать, как ранее? Но, видимо, дадут. Для чего ж им еще тут стоять, если не для прикрытия дальнейшей грабиловки? Короче, дали тебе «скоко-то» сребреников, дабы продал Батькивщину?
— Ты «шо» тут допрашиваешь, Коля? К чему ты время-то тянешь?
— А ведь могли б мы янычарам-то надавать, если б разом ответили, а, Саблин. Ой, могли б. Если один дивизион такое сотворил, то уж вместе-то совсем бы их кончили.
— Ты «шо», Редька, твою маму, не соображаешь, что если б не имелось договоренности на самом верху, то турки бы не сунулись? Хотя, если честно, то все равно б нас раздолбали. У них сил-то…
— Но в Донецке бы они спокойно никоим образом не высадились. Им сюда от Турции ой как далеко. На самом излете ресурса, разве что. Им бы хоть Крым одолеть. Ввязались бы по полной.
— Ага, если бы, да кабы. Одни мечтанья у тебя, Коля.
— Да мечтанья. Вот знаешь, так же и иракскую армию перекупили. Во второй войне. Ведь если б генералы хусейновские не продались за «лимоны», не столь легко бы, не парадным шагом, «янкерсы» продвигались бы по песочку. Мало Хусейн своих стрелял, значит. И вот, знаешь, Саблин, могли б наверное не брать портфельчики-то со взятками. Пришли б к диктатору и сказали: «Так и так, подкупают нас справа и слева». Думаю, он бы быстро пресек. Или не так?
— О чем мы базарим, а, Редька? Хусейн? Нам-то что до того? У нас-то и Хусейна-то нет. Кому мне жаловаться, что подкупают?
— Да, ты прав, Павел Петрович, ой прав. Если внутри гнильцо, то никакой Хусейн за спиной не спасет. Совесть должна быть, офицерская, или там, генеральская, совесть. Насмерть стоять надо за доверенную страну. Насмерть! Так я думаю.
— В Ираке, их бы, все едино, амеры бы перекоцали, разве не так?
— Если б Союз не предал, ни хрена бы не перекоцали. А так, они вначале Ирак, а потом следом и СССР, только уже без всякого боя.
— Мы про какую Иракскую? Про первую или вторую?
— Они все взаимосвязаны.
— Слушай, Коля, сдавай свою «пушку», а? Хватит комедийничать.
— Конечно, щас! Я вот хочу знать, как ты… ну, вы в штабе турко-украинском, на меня-то вышли?
— А если отвечу, то что?
— Отвечай уж, может, не стану тогда тебя расстреливать, Саблин. Свой все ж, хоть и сволочь.
— Ты, Редька, что, думал? У турок нет в округе никакой разведывательной электроники? Они ж тебя и засекли?
