случается не часто, он отлично помнит. При дворе ходит один анекдот. Лет десять тому назад некая дама, особого расположения которой государь добивался, ему отказала. Мало того, предпочла его же флигель- адъютанта, малого красивого, но глупого, хотя бы потому, что он эти знаки внимания принял. Прошло десять лет, дама эта оказалась, как говорится, на бобах и впала в глубокую бедность. Она обратилась с прошением к Николаю Павловичу. Когда государь узнал, от кого оно, то, как говорят, переменился в лице. И воскликнул: «Этой блуднице?! Ничего и никогда!» После чего порвал прошение.
– Но ведь прошло уже десять лет! – удивилась графиня. – Бедная женщина! И что же с нею стало?
– Этого не знает никто, само ее имя забыто. Я рассказал тебе это, чтобы ты знала, как опасно идти против воли государя. И какие трудности нас ждут здесь, в России. Аннета приедет завтра вечером. Ступай спать, Сашенька, – мягко сказал граф. – Тебе надо отдохнуть с дороги. А я сяду писать прошение. Даст Бог, все образуется.
В его кабинете долго еще горел свет. Александра тоже все никак не могла уснуть. «Зачем же мы вернулись? – думала она и чувствовала приступ легкой дурноты, как у нее всегда бывало от сильного волнения. Хотелось глотнуть свежего воздуха. – Зачем мы вернулись?»
У них с мужем не было друг от друга тайн. В первый месяц их совместной жизни граф то и дело задавал своей юной жене вопрос: не противен ли он ей?
– Нет, – отвечала она и ничуть не кривила при этом душой.
Она не чувствовала к своему мужу физического отвращения, но и не могла переступить ту грань, за которой огромное уважение, можно даже сказать почитание, уступает место безудержной страсти. Когда в вихре поцелуев, ливне жарких ласк тонут любые условности, а мужчина и женщина забывают все: и разницу в возрасте, и сословные предрассудки, и прошлое, если оно у них есть. Как это было у нее с Сержем, бездумно, безрассудно. И как, она была в этом уверена, не будет больше никогда.
Она любила мужа ровной, бестрепетной любовью. Да, есть и такая. Ей нравились его походка, голос, манеры истинного вельможи, которые даются только если человек с рождения живет в кругу избранных и какие невозможно приобрести ни учением, ни страстным желанием, ни огромными деньгами. Она чувствовала гордость, когда все прочие невольно перед графом заискивали, ловили его взгляд и каждое слово, которому и он прекрасно знал цену. Поэтому говорил неспешно, размеренно и всегда очень умно. Александра с удовольствием принимала знаки внимания мужа, ровно до того момента, когда приходило время идти в спальню. И тут на нее наваливался страх. Руки и ноги холодели, сердце начинало бешено стучать, она не могла собраться с мыслями. Голова была пустой, в груди, там, где сердце, тоже пусто. Пусто и печально. Потому что она не могла ответить на страсть мужа, она могла ее только принять. И тут уже не она, а он оказывался в подчиненном положении, что само по себе было неправильно. И каждое утро ей было от этого невыносимо стыдно.
Тем не менее, Александра называла это счастьем, потому что ее яростная страсть к Сержу Соболинскому измучила их обоих, и все закончилось трагедией. Эту ее любовь уж никак нельзя было назвать спокойной. Александра вспоминала о ней с болью и чувствовала себя при этом глубоко несчастной.
«Где он? Что с ним? Жив ли он?» Она старалась об этом не думать. Вести из России приходили часто, но писали в основном графу, у которого, как и у всех потомков древнего дворянского рода, было огромное количество родственников в Москве и Санкт-Петербурге. Казалось, вся знать обеих столиц находится с графом Ланиным в близких отношениях, нет ни единого дома, где он не смог бы счесться родней. Но о Соболинском граф не говорил жене ни слова, а она сочла бы за унижение о нем спросить. Самой же Александре писала только Жюли. Но и Жюли ни слова не писала о Серже. Как будто ничего и не было. Ни истории с алмазом, ни смерти Долли…
Алмаз… Это была единственная тайна Александры от мужа. Она повсюду возила его с собой, но никому не показывала. Даже сама старалась на него не смотреть. Но сейчас ей не спалось. Повинуясь какому-то слепому чувству, она встала с постели и нашла среди прочих вещей, пока еще не разобранных камеристкой Верой и не разложенных по своим местам, шкатулку с драгоценностями. Алмаз «Сто солнц в капле света» лежал там, на самом дне. В черном бархатном футляре, местами истертом, под грудой других украшений, гораздо менее красивых и ценных. Так она старалась его наказать, а заодно и спрятать.
Но сегодня ей невыносимо захотелось взглянуть на камень. В доме было тихо, граф что-то писал в своем кабинете, видимо это было для него крайне важно. Александра открыла шкатулку и нашла в ней футляр с алмазом. Камень удобно лег в ее ладонь, словно соскучился, и она почувствовала холод. По спине пробежал озноб. Она поднесла ладонь к свече, к самому пламени. И вдруг ей показалось, что камень порозовел! Да-да! Он словно ожил! Будто в сияющую бездну огромного алмаза упала капелька крови и отразилась всеми его гранями. Он вдруг сверкнул, словно подмигнул ей. Александра испугалась.
«Нет! Этого не может быть! Это мне только кажется!» Она поспешно сжала ладонь. С чего бы это алмазу порозоветь? Это все усталость, дальняя, утомительная дорога, неверный колеблющийся свет. Это все ее фантазии. Она поспешно убрала «Сто солнц» обратно в ларец и легла в постель.
Под дверью показалась полоска света: муж шел к ней. Как всегда, тревожно забилось сердце, она попыталась придумать, как бы сделать так, чтобы он понял ее любовь, но, как всегда, сбилась и потерялась. И уже хотелось, чтобы все это поскорее закончилось…
Разбудил ее странный и давно забытый звук: мычала корова. Александра подняла голову и удивленно посмотрела на мужа:
– Что это?
Небо за окном едва серело, время было раннее, и граф еще не вставал.
– Корова, – улыбнулся он.
– Но… откуда?
– Здесь, на Васильевском острове, многие семьи с маленькими детьми держат коров. Хотя у них есть определенные трудности: надо запасти на зиму корм, нанять скотницу, приискать место в коровнике. Но зато… Зато у нас сегодня к завтраку будет свежее масло и сливки! Таких ты, мой друг, давно уже не ела, уверяю тебя.
Александра счастливо улыбнулась. Подумать только: корова! Ощущение чего-то большого, теплого, сытного, пахнущего молоком. Ощущение дома.
– Я дома! – радостно сказала она. – Наконец-то я дома!
– Здесь, к сожалению, нет ванной комнаты, – вдруг нахмурился граф. – Дом маленький, не слишком приспособленный для жизни. Но нам какое-то время придется потерпеть.
– Ты так говоришь, Алексей Николаевич, будто я выросла во дворце, а не в деревне, в доме разорившегося помещика Иванцова, – лукаво улыбнулась Александра. – В своем детстве я и не такое видала!
– Но теперь ты моя жена, ты графиня Ланина. И ты должна жить в столице так, как подобает даме твоего положения и состояния. Я должен заняться этим как можно скорее…
Гофмейстерина императрицы Головина, или, как по-свойски называл ее граф, Аннета, приехала на следующий день, под покровом темноты. Она стремительно вошла в гостиную, высокая, как гренадер, и невыносимо смешная в своем желании окутать этот визит тайной. Казалось, в ней самой нет ничего тайного, хотя под подолом ее необъятной юбки мог бы спрятаться не один придворный секрет. Граф тоже понимал это, потому улыбнулся и поспешил навстречу кузине с раскрытыми объятиями. На вид Аннете было лет сорок, но могло быть и больше. На голове у нее красовался огромный чепец, обшитый широкой синей лентой, глаза были глубокие, карие, уголки их опущены, что выдавало ее возраст, нос прямой, с горбинкой, а губы бледные и узкие. Она производила впечатление дамы значительной и знала это.
– Ну, голубчик, покажи мне ее! – потребовала Головина. В ее голосе было нетерпение.
Александра сделала книксен, стараясь сдержать улыбку.
– Что ж, хороша, – сказала Аннета по-французски. – И очень хороша! Только что ж это за Иванцовы такие?
– Моя мать – урожденная княжна Михайлова-Замойская, – так же по-французски ответила Александра. С некоторых пор она уже не опасалась за свой французский язык. Благодаря ежедневным урокам и тому, что она больше года вращалась в высшем парижском обществе, тот был почти безупречен.
– Не те ли это князья, у которых дом на Тверской, и которые в родстве с Орефьевыми? – голос Аннеты слегка потеплел.
