Его целеустремленность не знала границ. С началом войны, уже будучи зрелым историком, лейтенант запаса Фернан Бродель загремел в армию, а в 1940 году попал в плен и пять лет провел в немецких концентрационных лагерях — в Майнце и Любеке. Там он, как это ни удивительно, написал диссертацию и уже после войны ее защитил.
Надо сказать, не все немецкие концлагеря были похожими на Дахау и Бухенвальд. Французские офицеры сидели в более приличных условиях. Они содержались в бывших немецких казармах, не голодали и даже не работали. Курорт! Военнопленным разрешалось не только при желании читать и писать, — они сами предложили немцам организовать в лагере университет для военнопленных, и культурные немцы с этим предложением согласились. Из самых образованных пленных был сформирован преподавательский состав, в который, разумеется, был включен и Бродель. Причем он не просто читал лекции «студентам», но был избран ректором этого «университета». Видимо, потому, что прекрасно владел немецким. Охранники концлагеря так и обращались к нему: «господин ректор». Броделю разрешалось заказывать книги из Майнцского университета. Эти книги плюс огромный багаж исторических знаний, накопленных к тому времени, и позволили ему завершить свой фундаментальный труд толщиной в 1600 страниц. По сути, время отсидки в концлагере оказалось для Броделя «Болдинской осенью». По его признанию, именно война и несвобода послужили толчком к дальнейшей эволюции взглядов ученого на историю. То есть к тому перевороту, который он позже произвел в исторической науке.
Это было реакцией «на то трагическое время, в которое я жил, — писал Бродель. — Мне надо было отбросить, отвергнуть, перешагнуть через все те события… Долой событие, особенно тягостное! Мне необходимо было верить, что история, судьбы человечества свершаются на значительно более глубоком уровне. Выбрать в качестве отправного пункта для наблюдений долговременный масштаб — значит оказаться как бы на месте самого Бога-отца и там найти убежище». И Бродель сделал это, перешагнул за рамки собственно истории и положил начало «геоистории».
Как изучали историю до Броделя? (Впрочем, и сейчас ее изучают так же — и в школе, и в институте, ибо насовсем вытолкать инерционную телегу исторической науки из замшелой колеи Броделю не удалось.) Историю у нас преподают и изучают как череду событий и действующих персоналий. Мол, тогда-то и тогда- то случились такие-то события. В них действовали такие-то люди и принимались такие-то решения. Но почему они случились? Могли ли они не случиться? А если бы действующими лицами на исторической арене были совсем другие люди, насколько сильно изменилась бы история? Изменилась не событийно, разумеется, а по существу, то есть с точки зрения больших временных масштабов?.. Именно Бродель ввел в историческую науку новый термин — «время большой длительности».
По сути, Бродель изменил сам предмет исторической науки! Если до него история изучала политические события (Великая Французская революция со всеми действующими лицами) или крутилась вокруг какой-то страны (история России), то Бродель взлетел выше и предложил: а давайте посмотрим на это политическое мельтешение с другой точки зрения — с точки зрения экономики, демографии, географии…
При таком подходе предметом исследования уже оказываются не отдельные страны, люди и цепочки политических событий, а совсем иные реальности, у которых ранее и названия-то не было, — некие устойчивые экономико-географические «организмы», существующие довольно длительные эпохи.
Самым внимательным образом Бродель изучал экономический организм Венеции XVI века, паутину морской торговли в Средиземноморье на основе сохранившихся инвентарных и бухгалтерских книг Рагузы (Дубровник), производство риса в Китае за несколько столетий. И все больше и больше приходил к выводу: личность — ничто, личность может тормозить или ускорять исторические события, но не может их в корне изменить. Есть некое русло, по которому течет река истории. И в пределах этой реки капитаны судов могут выбирать тот или иной курс и даже посадить свой корабль на мель. Но они не могут выбраться за пределы русла.
История, по мере ее изучения Броделем, все более и более становилась не «событийной», но «процессуальной». С точки зрения понимания исторических процессов оказалось важнее изучать не биографии вождей и династические браки, а устойчивость валютных курсов, внедрение изобретений, состав почв, развитие промышленной базы и природно-географические условия ареала обитания. Собственно говоря, начинать плясать нужно как раз от последних, ибо они являются изложницей, форму которой примет заливаемая в нее культура. Скажем, так называемая «античная аномалия» была целиком и полностью обязана своим существованием географическим условиям места возникновения (см. «Судьбу цивилизатора»).
Ну а затем уже развитие экономики, новые изобретения определяют общественные отношения, в которых данной экономике комфортнее всего функционировать. С некоторыми вариациями «в пределах русла». А все те мелкие политические дрязги и события, сопоставимые по длительности со временем человеческой жизни, в свете, пролитом на историческую науку Броделем, есть не что иное, как рябь на поверхности великой исторической реки. Которую по-другому можно назвать демографической. То есть историей роста народонаселения в тех или иных ареалах обитания. Что же касается мелких событий — восстаний, революций и войн, здесь, полагал Бродель, историкам делать нечего, это поле деятельности не для историков, а для журналистов.
Надо сказать, коммунисты Броделя не любили. Как все политически наивные субъекты, коммунисты не видели вокруг ничего, кроме мифологических «классовых интересов». Хотя, будучи марксистами и, соответственно, объективистами, признающими неумолимую силу истории, фактически они слишком много внимания уделяли героике революции — тем самым на деле отказываясь от объективизма (что и превратило в конце концов марксизм в религию). Французские коммунисты, обескураженные тем, что в истории все происходит как бы «само собой», без участия «самого передового класса», писали, что работы Броделя «плохо скрывают страх буржуазии перед пролетарской революцией» и «подменяют классовую борьбу конкуренцией цивилизаций». Кстати, сам Бродель объективиста Маркса не отрицал и называл его основоположником социального анализа.
Бродель отметил наличие демографических циклов не только в истории Европы: «Эти длительные флуктуации обнаруживаются и за пределами Европы; примерно в то же время Китай и Индия переживали регресс в том же ритме, что и Запад, как если бы вся человеческая история подчинялась велению некоей первичной космической судьбы, по сравнению с которой вся остальная история была истиной второстепенной» (примерно в те же годы турецким историком Барканом был обнаружен демографический цикл и в Османской империи). По поводу космической судьбы — гениальная догадка, учитывая, что об электромагнитных, климатических и прочих природных циклах Бродель не знал! Более того, он скептически относился и к математизации истории. Что ж, один человек не может охватить всего. Но у Броделя нашлись последователи и продолжатели.
Исследователь-демограф В. Нефедов построил «математическую модель истории». Получилось весьма недурственно: «Модель учитывает зависимость пахотных площадей от численности населения, зависимости между пахотными площадями, урожаем, запасами и душевым потреблением крестьян, зависимость между потреблением и численностью населения, зависимость процессов купли-продажи земель от душевого потребления, динамику перехода крестьян в арендаторы и в ремесленники, динамику потребления этих слоев населения, динамику роста крупной собственности, динамику крестьянской задолженности и т. д. В целом математическая модель представляет собой разностный аналог системы четырех интегро-дифференциальных уравнений. Верификация модели проводилась на материалах, относящихся к истории Китая 1-И веков — для этого периода в источниках имеются сведения о численности населения и посевных площадях, что позволяет сравнить расчетные данные с реальностью».
Автор приводит два графика. На первом — принципиальная схема работы кризисно- демографического механизма, которая в силу простоты не нуждается в пояснениях. На втором — уже не качественный, но количественный анализ демографического цикла на примере Китая эпохи Цин.
Это обычные экологические кризисы. Такие происходят и в животном мире, когда расплодившийся вид уничтожает среду обитания. Впрочем, такие — да не такие! «Экспериментыс моделью показали, что в
