подпругу, и с силой толкнул копье от себя.
Раненый конь завизжал громче, чем его хозяин. Метнулся в сторону, седло съехало – и толчок довершил дело. Молодой хан грохнулся наземь. Позор для степняка немыслимый.
Артём не дал ему времени «насладиться» унижением. Прыгнул на упавшего, врезал остроносым сапогом пониже края кольчужной юбки, ухватил за шкирку скрючившегося, воющего хана и бросился к стене. Оттуда уже скинули веревку с крюком, который Артём тут же поддел под ремень печенега, ухватился сам – и дюжина крепких рук проворно потащила его наверх. Слаженный залп из городка ударил в ошеломленных печенегов, собрав еще десяток жизней. Ответ последовал с опозданием, и довольно вялый: степняки боялись попасть в своего хана.
Пленника перетащили через зубцы, скинули на дощатый настил, разогнули, спутали руки-ноги.
– Ну, князь, скажу я: не зря песни поют о твоей доблести и храбрости! – с восхищением произнес Горомут.
– Не в храбрости дело, – сказал Артём. – Главное: теперь копченые мимо нас грабить не пойдут. Им непременно надо отомстить. Или о Хоревой такие песни в Диком Поле запоют, что останется им только зарезаться от стыда. А теперь, сотник, пора нам подумать о том, как уцелеть самим. Помощь нужна.
Горомут глянул на черный хвост дыма, поднимающийся над сторожевой вышкой. К сожалению, погода была неудачной, и дым не уходил высоко в небо, а черным клубом висел над крышами. Издалека не увидишь.
– Моя вина, – сказал Горомут. – Надо было вестника с бабами отправить. Пожалел. Каждый вой на счету. А теперь – поздно. Разве только ночью…
– Горевестник уже скачет, – успокоил сотника Артём. – А сейчас мы еще одного пошлем. Самое время.
Он кликнул отрока, взял чернила, перо, полоску тонкой шелковой ткани, набросал несколько строк по- ромейски, сунул в крохотный туесок. Отрок подал голубя с синей отметиной на лапке – знаком отцовой голубятни. Артём собственноручно привязал письмо и подбросил птицу вверх. Несколько мгновений – и крылатый посланец потерялся в небе. За него можно не беспокоиться. У боярина Серегея – отменные голуби. Соколу не настичь.
– Два дня нам надо продержаться, – сказал он сотникам. – Может быть – три… А там и помощь приспеет.
– Владимирова дружина? – обрадовался Горомут.
– Вот этого не знаю. Но помощь будет точно.
У отца ныне Йонах гостит. Приехали с сестренкой детишек показать, а заодно подзаработать – проводить отцовы лодьи до Днепровского устья. Не с сестренкой, ясное дело, а с пятью сотнями тмутороканских хузар, коим копченых побить – великая радость. А если батюшка еще сотен пять собственной гриди прибавит – конец орде Хоревой.
По счастью, брать крепости, даже такие хлипкие городки, как этот, печенеги толком не умели. Будь на их месте нурманы, угры, лехиты… да кто угодно, положение Артёма и его воев было бы незавидным. Но копченым в осадном деле не хватало не только умения, но и стойкости. Таран, хоть и плохонький, они собрали быстро. Накрылись мокрыми шкурами, прикрылись щитами и побрели к воротам. Однако даже ударить разок – не получилось.
Степняков подпустили поближе – и уронили сверху бревнышко. Высота небольшая – навес выдержал. Но шкуры малость разошлись, и гридни под командой Лузгая умело плеснули в щель ведро горящей смолы. Щель была узкая, так что припекло от силы парочку копченых. Но завопили они знатно. И родичи их, видно, решили, что их тоже сейчас горяченьким пожалуют. Смола – это страшно. Если от кипятка только кожа слезает, то смола мясо сжигает до костей. И не смахнуть, пока не догорит. Испугались копченые. Бросили таран, щиты – и дали деру. Тут-то их всех стрелами и положили. Ни один не ушел.
Остальные разобиделись и принялись метать стрелы поверх частокола.
– Не отвечать! – крикнул Артём. – Всем укрыться!
Когда без малого две тысячи степняков берутся за луки – это серьезно. Защитники прижались к частоколу, прикрылись щитами. Печенеги били метко. Самое большее одна из десяти стрел бесполезно вонзалась в бревно наружной стены. Остальные густой щетиной утыкали дома и сараи, плотно убитую землю внутри городка, коновязи и корыта, из которых поили скот.
Густая стена пыли встала вокруг деревянных стен. С визгом и гоготом неслась вкруг городка дикая карусель, а потом, в одночасье, взметнулись вверх сотни кожаных змей, и петли арканов упали на зубья частокола. Любой степняк орудует арканом не хуже, чем паук – паутиной. Изловить нужного жеребца из полудикого косяка, спрыгнуть наземь на полном скаку и, упершись, пустить пойманного по кругу, то подтягивая, то ослабляя аркан, измотать до полной покорности – этому печенеги учатся с молочных зубов. Набросить на полном скаку петлю на деревянный зубец, взлететь с седла, часто перебирая руками, бегом, по отвесной стене, перемахнуть внутрь, выпустив аркан и выхватывая саблю…
– Бей! – мощно выкрикнул Артём, и гридни, вскинувшись, дружно ударили во врага как раз в тот миг, когда летящие в клубах пыли печенеги перестали стрелять, опасаясь попасть в своих.
Пущенная с двух-трех саженей стрела прошибает навылет даже хороший панцирь. Первый дружный залп сбросил наземь самых прытких степняков. Второй отправил за Кромку еще сотню печенегов…
Артём стрелял вместе со всеми. Первого подшиб в прыжке, снизу вверх, второму вбил стрелу прямо в лоб, третьему – сверху вниз – прямо в раззявленный рот. Уронил лук под ноги и четвертого достал уже саблей – хлестнув самым кончиком по толстому засаленному вороту тягиляя, просек и ворот, и главную жилу. Пинком в грудь сбросил печенега со стены, метнулся вправо, где на Артёмова отрока насели сразу трое, одним длинным махом зарубил двоих. Третьего оставил отроку, а сам принял копченого, сиганувшего меж зубцами. Артём даже не услышал его – учуял. Все копченые изрядно воняют, но этот был особенно духовит. Несло от него – как от мокрого козла. Вонюч, но ловок. Не сопляк вроде «большого хана» Кохчуба – матерый злодей. Увернулся от первого хлёста, махнул арканом, как кнутом, в лицо, а сам вознамерился рубануть Артёма по ноге. Не получилось. Артём присел, пустив аркан над головой, и встретил печенежскую саблю. Хорошо встретил. Оплетенная кожей рукоять вывернулась из цепких пальцев копченого, а кончик Артёмовой сабли кольнул степняка под мышку. Неглубоко. Только чтоб до сердца достать. Печенег вскрикнул… И точно так же вскрикнул за спиной Артёмов отрок.
Воевода крутнулся на месте и понял, что опоздал. Печенег ударил руса со спины, наотмашь. Насмерть. Увидев летящего на него Артёма, степняк взвыл, рванул саблю, увязшую в теле умирающего отрока, понял, что не вытащить, метнулся назад, к стене, но соскочить не успел. Артём хлестнул его по загривку и (инстинкт сработал) припал к настилу, уйдя от печенежской стрелы.
Степняки возобновили обстрел, как только стало ясно, что штурм не удался. Постреляли и отошли, так и не решившись на новую атаку. Те, кто пришел грабить, отличаются от тех, кто защищает свой дом. Грабители куда больше дорожат своей жизнью.
Штурм дорого обошелся Артёмову войску. Семеро убитых, пятеро тяжелых раненых и втрое больше – легкораненых. Еще несколько таких атак – и у Артёма не хватит людей, чтобы оборонить всю длину стены. Тогда – конец. Остается надеяться, что копченые, понесшие значительно большие потери, на новый штурм не решатся. По крайней мере сегодня.
И еще кое-что интересное заметил Артём.
Кроме тех печенегов, что ныне безуспешно атаковали городок, были еще и другие. Эти спокойно ждали в отдалении. Артём не смог разглядеть, какого они племени, но готов был поклясться, что они точно не Хоревой.
В избе воняло дерьмом и паленым волосом. «Большой хан» Кохчуб, голый и потный, висел на перекладине и злобно шипел. Артёмов дорожный кат, немолодой уже пегобородый варяг по прозвищу Жаворонок, деловито перебирал рабочий инструмент: что-то откладывал в сторону, что-то совал в горку тлеющих углей. За пленника он еще толком не брался: так, вытянул пару раз кнутом и опалил брови.
Артём уселся на чурбачок напротив печенега, спросил по-печенежски:
– Скажи, ханчик, если я тебя отпущу, уведешь своих обратно?
– Уведу! – не раздумывая, ответил хан. Глаза его вспыхнули радостью.
– Погладь его, Жаворонок, – приказал Артём.
Кат взял кнут и, не сходя с места, выбросил его в сторону пленника. Вокруг туловища печенега обвился
