домашнего идола.
Гошка полез наверх, выглянул в окно: ага, вон столбы с черепами на фоне звездного неба. На капище его заперли. О-о-о… Как вовремя выглянул: меж столбами мелькнула быстрая тень. Затем еще одна… И еще… Какие-то люди, не боясь чуров и духов-оберегов, ловко перемахнули через ограду… Гошка вмиг сообразил, кто эти люди. Ясно, что не вятичи.
Гошка, не раздумывая, ухнул филином. Раз, другой… Затем – пауза, еще три раза, потом – четыре…
Вскоре за стеной раздался шепот Богуслава:
– Годун, ты тут?
– Тут, – тоже шепотом откликнулся Гошка. – Бегите отсюда, брат… Это западня на вас…
Хрупнула дверь, и в избу ворвались двое. Сразу запахло железом, кожей… И вяленой кониной.
– Пожрать есть? – не удержался Гошка.
– На! – Ему сунули кусок мяса, завернутый в лепеху. Гошка еле удержался, чтоб не запустить зубы… Но с набитым ртом говорить трудно.
– Славка, здесь засада! В лесу вятичей – сотни. Сам видел!
– Кулиба… – окликнул Богуслав.
– Понял уже. – Второй воин выскочил наружу. Гошка услышал, как разбегаются в разные стороны гридни.
Он знал, что сейчас будет. Человек шесть взберутся на стены – наблюдать. Остальные проверят капище: всех, кто тут есть, повяжут или убьют.
Но не успел еще утихнуть топот, как снаружи часто защелкали тетивы. Кто-то вскрикнул жалобно.
– Сиди здесь! – велел Богуслав и вылетел из избы.
Гошка, само собой, ждать не стал. Выскочил… только пригнуться успел. Сулица с хрустом воткнулась в стену. Впереди вырос здоровяк в шапке из медвежьей башки (Гошка угадал силуэт на фоне светлого неба), замахнулся топором…
Гошка легко уклонился, нырнул под руку, благо маленький, напрыгнул сзади и толчком сдвинул шапку- башку здоровяку на глаза. Тот взревел, замахал топором без толку, а Гошка тем временем выдернул у него из чехла на поясе нож и полоснул здоровяка под коленкой. Клинок был заточен – так себе. Дедко Рёрех за такую заточку взгрел бы. Но резать-то – всего ничего. Штаны холщовые да мясо с жилами.
Здоровяк взревел еще пуще и повалился наземь. Гошка хотел добить, но решил, что такой дурень, да еще и неходячий, всяко неопасен. И побежал на шум.
Наткнулся на Антифа. Тот стоял в десяти шагах от частокола и бил на выбор лезущих через верх вятичей. Точно бил, просто загляденье. Но зачем-то выжидал, пока ворог перевалит через частокол. Так что они не назад отваливались, а внутрь падали. Или повисали на ограде. Разил бережливо: одна стрела – один упокойник. Вятичи тоже стреляли, через верх. Над головой то и дело посвистывали стрелы. Но ложились далеко: вятичи-то русов не видели.
Гошку Антиф узнал не глядя.
– Вовремя! – крикнул. – Стрел мне пособирай!
Тут через верх полезли сразу трое, и Антиф выжидать не стал: влупил сразу, так что внутрь упал только один. Воткнулся головой в землю – и шлем не спас: шея хрустнула. Хотя, скорее всего, он уже мертвым упал.
Гошка кинулся обшаривать мертвых под стеной, однако своих стрел при них не было, а Антифовы вырезать – долго. Вынул только одну. Остальные едва не по оперение вошли. Пошарил по земле – тоже только одну нашел. А потом наткнулся на настоящий клад: избенку позади Антифа, в стене которой стрел было – как щетины на хряке.
– Быстрей! – крикнул Антиф.
Его колчан опустел. Антиф схватился за саблю. Но тут ему на помощь подоспели сразу двое: Улад с мечом и Гошка с пуком стрел.
Улад играючи зарубил перемахнувшего через частокол вятича и побежал дальше, где помощь – нужнее. Лук Антифа снова защелкал, а Гошка бросился за новыми стрелами, понимая, что Антиф стреляет быстрее, чем Гошка выковыривает стрелы из дерева, но хоть сколько еще побить можно…
Хоть сколько – не получилось. По ту сторону хрипло взревел рог – и атака прекратилась.
– Отбились, – спокойно ответил Антиф, проверил тетиву, удовлетворенно кивнул и полез в суму за воском. – Ты как, малой? Цел?
– Угу! – В груди у Гошки всё ликовало. Он бился в первом настоящем бою – и бился хорошо. Род точно не опозорил. А главное – они победили. Видать, ошибся Первич: не большой десяток привел с собой Богуслав, а намного больше.
К сожалению, Первич не ошибся. Со Славкой пришло всего тринадцать воев. Отбились они еле-еле. И то лишь потому, что воевода вятичей пожалел своих: набили-то русы немало. Только внутри капища поутру насчитали шестьдесят пять покойников.
Снаружи осталось не меньше.
А вот у русов потерь, считай, не было. Шестеро легкораненых, вполне способных драться.
Но это мало что меняло. Под рукой вятичского князь-воеводы, или, как его здесь называли, военного вождя Рузилы, собралось не менее тысячи воев. И подмога им всё прибывала. Услыхав, что Рузила заманил и запер в ловушке прославленных киевских гридней, вятичские вожди воспряли духом и решили, что побегать по лесам еще успеют.
Так что нет у пойманных русов никакой надежды на спасение. Никакой.
Богуслав присел на старый пень под сенью чужих идолов и задумался. Да не о делах воинских, а о милой своей Лучинке.
Подумал: дурак он. Не потому ведь трогать девушку не стал, что заботлив, а потому, что сердцем чуял: не устоять ему перед ней. Станет она для Славки единственной и желанной… И дальше что? Согласится ли мать, чтоб он ее в жены взял? Ох, вряд ли! А теперь – совсем плохо. Кто ее теперь защитит, если его убьют? Родичам она чужая. Даже и не холопка, а так… Живет в доме из милости. Дурак он, Славка, это точно. Взял бы ее хоть наложницей, была бы она тогда в роду. Ну, мать бы поругалась немного, что с того? Зато родила бы от Славки и стала бы правной. Младшей женой по языческому обычаю, а по-христиански ее тоже не оставили бы…
«Я ведь люблю ее!» – понял наконец сам для себя Богуслав.
И решил: вернусь – женюсь. Мать уломаю, а нет – уйду. Буду своим домом жить: чай, не отрок уже, старшая гридь. Батюшка поймет, а матушка… тоже примет со временем.
Такой вот зарок себе дал сотник Богуслав. Отчасти потому, что понимал: вернуться-то вряд ли удастся.
Глава четвертая
Киев. Гора
БОГАТЫЙ ЖЕНИХ
– Ну говори, боярин, зачем пришел? – не слишком дружелюбно поинтересовалась Сладислава.
– В дом не позовешь?
Густой голос у боярина Семирада. Таким голосом хорошо здравицы на пиру говорить. Просить же как-то неуместно. Однако это была именно просьба. Причем с оттенком неуверенности. Волнуется боярин. И есть отчего.
– А зачем? – удивилась Сладислава. – Муж мой, как тебе, верно, ведомо – в походе княжьем. И что-то я не припомню, чтоб меж вами дружба была.
– Дружбы нет, это точно, – согласился Семирад.
Какая там дружба! Был бы боярин дома, Семирад навряд ли рискнул бы вот так прийти. Кто его знает, этого боярина-воеводу? Семирад помнил, как он в Киеве появился, еще при Игоре. Слыхал и то, что о Серегее-варяге гусляры пели. А в то время, когда был Серегей воеводой у Святослава, потомственный боярин Семирад перед Серегеем загодя шапку снимал. И кланялся чуть не в пояс.
Зато при Ярополке Семирад приподнялся. И пока болел боярин Серегей, решил Семирад, что может с Серегеем потягаться. Когда же поправился боярин Серегей (к радости многих и к печали некоторых),
