выпускающему, и проделаю это все получше любого здешнего негодяя. Могу даже сверстать. И не надо мне ничьих советов. Я сам могу насоветовать кому угодно. Потому что я газетчик, понимаете? Весь, с головы до ног. Это все, чем я занимаюсь, чем хотел бы заниматься. Отними у меня газету, и я сгину. А вам этого не понять, Скайсмит. Потому что вы не газетчик. Вы никчемный человек, воспользовавшийся благоприятными обстоятельствами. Мальчик из колледжа, ухвативший Пулицеровскую премию и изо всех сил эксплуатирующий этот счастливый случай. Вы... ну да ладно, оставим это.
Он глотнул еще, поколебался и выставил бутылку на стол. Я притворился, что не заметил.
— Я понимаю, Билл, — произнес он тихо. — Начинаю понимать, почему...
Я пожал плечами, ощутив себя выжатым до капли.
— Не делайте поспешных выводов, Дон. Просто у меня словесный понос.
— Я понимаю. Понимаю, что ты должен думать обо мне.
Я усмехнулся криво и встал.
— Да полно. Дон. Я и в мыслях не держал, что это вас так заденет. Да я, собственно, даже люблю вас, по-братски. Пойдемте вместе, а? Пошли со мной в наборный.
— Да нет. Я тебе там не нужен, Билл.
— Конечно, нужны. Какого черта? Одна голова хорошо, а две лучше.
— Пойду лучше домой. У меня жена... жена очень больна.
Глава 9
Ричард Йомэн
Прокурор запер за мальчиком дверь и протянул мне пятерку. По два пятьдесят мне и Чарли Олту. Сказал, чтобы мы поужинали, но не всю ночь напролет.
— И чтоб никакой трепотни, понятно? — сказал он. — Вы ничего про Тэлберта не знаете.
— А как насчет его? Хотите, мы принесем ему сандвич или еще чего-нибудь.
— Нет. Захочет есть — скажет.
— Может, принести ему газировки?
— Ему дадут попить, когда он попросит.
— Да я так просто интересуюсь.
— У него все будет, как только он придет в себя.
Мы с Чарли давно приглядели заведение Китайца как самое близкое и подходящее по ценам, так что спустились вниз и перешли улицу. Чарли что-то бормотал про себя и загибал пальцы и наконец закончил вычисления.
— По небольшому бифштексу, картошка фри, горошек, пирожное, две чашки кофе. Как раз два пятьдесят, Дик.
— Ну да, а чаевые?
— А за что Китайцу платить чаевые? У них и так денег побольше, чем у тебя.
— Ну, не знаю. Может, и не надо, но мне всегда как-то неловко. А ты им не платишь, Чарли?
— Сегодня, по крайней мере, не собираюсь.
Мы зашли к Китайцу, и я велел Чарли занять столик, я сам же якобы собрался позвонить своей старухе.
— Мне бы тоже надо дочке звякнуть, — сказал он, лукаво на меня взглянув. — Иди первым, а я тебя подожду.
— Нет, иди лучше займи нам столик. И придержи его до меня, а потом я покараулю.
— Ладно. Тут полно этих чертовых столиков, — ругнулся он, но пошел.
Я позвонил Косси в офис, но никто не отвечал, и дома его тоже не было. Наконец я нашел его в федеральной комиссии на вечерних слушаниях по иммиграции.
— Это Дик Йомэн, мистер Коссмейер, — сказал я. — Мистер Коссмейер, не вы ли адвокат по делу Тэлберта?
— Тэлберт? — переспросил он. — Тэл... а, да. Конечно, Дик. Они должны его отпустить.
— Нет, они его не отпускают. И похоже, даже не собираются. Мистер Коссмейер, я вам собирался позвонить раньше, но не получалось и...
— Сукины дети! — сказал он. — Я думал, он уже дома в кровати. И от его родных нет вестей.
— Я для мальчишки делал все возможное, мистер Коссмейер. Но, откровенно говоря, этого мало. Я не так уж много-то и могу, если вы меня правильно понимаете.
— Ну да, — проговорил он быстро. — Спасибо, Дик. Вы — завтра — заскочите ко мне. Где...
— В котором часу, мистер Коссмейер?
— В любое время. Дик, где вы его оставили?
— В здании суда, в офисе мистера Клинтона. Но мне кажется, его переведут.
— А, черт! Вы знаете, Дик, какова точка зрения, — ну, не важно. Почему его хотят засадить, как вы думаете?
— Честно, не знаю, мистер Коссмейер. Прокурор особо не распространяется, понимаете...
— Мерзавец! — вскричал он. — Эти чертовы болваны Тэлберты! Их бы самих под суд отдать.
— Некоторые люди, конечно, туповаты, — сказал я. — А в таких кризисных ситуациях они начинают терять рассудок.
— У них вообще нет никакого соображения! Дик, подержите там его. Затяните дело как-нибудь. Дайте мне только час-два. Буду вам очень признателен. Очень, Дик.
— Постараюсь, мистер Коссмейер. Не могу обещать, но...
Он бросил трубку.
Я вернулся к Чарли Олту. Тот поглядел на меня обиженно, а потом рассмеялся и спросил:
— Ну что, баш на баш?
— Чарли, ты о чем?
— Баш на баш — это справедливо, Дик. Я сам собирался позвонить Коссмейеру, если в ты меня не опередил. Если бы позвонил, половина была бы твоя.
На этот счет могут быть разные мнения. Но мне ничего не оставалось, как только сказать: ну что ж, хорошо, если он так хочет.
— Косси говорит, нам надо затянуть дело на час-два, пока он не раздобудет нужные бумаги. Он нам будет очень благодарен.
— Косси молодец, — отозвался Чарли. — Хороший еврей.
— Что ты хочешь этим сказать? Если еврей, так не может помочь, что ли? Что плохого быть евреем?
— Да что ты на меня накинулся? Я о нем хорошо отозвался, а ты на меня набросился.
— Да ладно.
— Ты, Дик, лучше за собой приглядывай. А то ты так себя ведешь, что можно подумать, в тебе самом еврейская кровь.
— Кто это, интересно, может так подумать? Да если хочешь знать, уж лучше в я был евреем, чем кем-нибудь еще из тех, кого я знаю.
— Ну да?
— Ага.
Он дулся на меня минуту-другую, потом взял меню.
— Не знаю, чего ты взбеленился, Дик. Разве я не говорю, что Косси один из лучших моих приятелей? Что он джентльмен высшей марки и превосходный юрист? И нечего злиться.
— Ладно. Наверное, я тебя не так понял.
— Знаешь, я вот что думаю, — сказал он. — Я, наверное, не возьму горошек. Тогда будет не два пятьдесят, а два тридцать пять.
— Я тоже, пожалуй. А если захочется, можно бесплатно взять еще хлеба.
Мы попросили официанта приготовить хорошо прожаренный бифштекс. Только мы начали есть,
