добавил: — Суть дела ясна, вина Октавии доказана, и новые подробности вряд ли добавят к этому что-либо существенное.
Присутствующие облегченно вздохнули, а Октавия, резко поднявшись, покинула зал, где проходило собрание.
Уже на следующий день был обнародован указ принцепса, где говорилось, что Нерон дознался: Октавия, дабы располагать флотом, соблазнила его префекта, чем нанесла оскорбление императору и всему римскому народу. За это преступление она заточается на острове Пандетерие.
Народ воспринял указ с тихим ропотом, но никаких волнений на этот раз не случилось, тем более что все возможные меры, чтобы не допустить беспорядков, были приняты заранее. Никий слышал, что один из сенаторов, присутствовавших при допросе Дорифора, сказал другому, удрученно качая головой:
— Да, достаточно взглянуть на несчастную Октавию всего один раз, чтобы представить, как она танцевала обнаженная перед этим ублюдком Дорифором. Значит, у нас в Риме слишком плохи дела, если не находят более приличного способа удалять мешающих жен.
Покосившись на Никия, сенатор замолчал, и они быстро удалились. А Никий подумал, что дела в Риме и в самом деле не очень хороши, если такое говорят во дворце принцепса, не очень-то опасаясь доноса.
Несколько дней Нерон не принимал его, и Никия охватило беспокойство. Впервые за все время пребывания в Риме он почувствовал настоящую опасность.
Вдруг поздно вечером Нерон прислал за ним. Встретил он его словами:
— Знаешь, Никий, никогда не думал, что Дорифор так легко признается.
— Я и сам удивлен,— благоразумно ответил Никий.
Нерон, прищурив глаза, внимательно на него посмотрел. «Не смотрит, а осматривает»,— мелькнуло у Никия.
— Знаешь, Никий,— продолжил Нерон, с заговорщическим выражением оглянувшись по сторонам,— скажу тебе между нами — Поппея недовольна.
— Недовольна? — Никий умело изобразил удивление.
— Представь себе,— заговорил Нерон шепотом,— а ведь все это делалось только ради нее. Пойми этих женщин! Все зло от них. Если бы не наслаждение, которое они дают, да еще умение рожать, то, думаю, род человеческий вполне бы обошелся без женщин. А? Как ты думаешь?
— Не знаю, принцепс.
Нерон вздохнул.
— Вот видишь, в своей собственной семье император далеко не всегда властитель.— Он сделал паузу, посмотрел на дверь комнаты Поппеи.— Она не просто недовольна, Никий, она недовольна тобой.
— Мной? — Никий побледнел, причем совершенно естественно; не ожидая ничего хорошего, посмотрел на Нерона. Подумал: «До чего же неприятное у него лицо». Вспомнил, как Нерон веселился, когда Дорифор рассказывал все эти мерзости про Октавию, и лицо Нерона показалось ему уже совершенно противным.
— Да, Никий, тобой.— Нерон снова вздохнул.— Сам не понимаю, что с ней такое случилось — наверное, беременность так действует на нее, у женщин это бывает. Я говорил, но разве ей что-нибудь докажешь... И вот что я подумал: почему бы тебе не уехать из Рима? Поменяешь обстановку, посмотришь новые места.
— Куда? — еле слышно выговорил Никий.
— Куда хочешь,— быстро сказал Нерон.— Ну, например, куда-нибудь на острова. Ты бывал на островах?
— Я? На каких, принцепс? — Никий уже понял и весь сжался внутри.
И он не ошибся, Нерон сказал:
— Да вот на Пандетерии, к примеру. Ты ведь не был там? А там так замечательно. Поезжай, я прикажу дать тебе свой корабль. Поверь, это будет чудесное путешествие.
— Я должен буду...— глухим голосом начал было Никий, но Нерон его перебил:
— Да, да, Никий, отдохни, развейся, если увидишь Октавию, передавай ей привет. Ты понял меня? — В глазах Нерона появился холодный блеск.— Ты знаешь, что такое привет не простившего неверную жену мужа? Я хочу, чтобы ты сделал это. Но не так, как с моей матерью в первый раз, а наверняка. Постарайся, чтобы она не очень мучилась, мне не хочется быть жестоким.
«Но я не убийца!» — хотелось вскричать Никию, но, встретившись с ледяным взглядом Нерона, он опустил голову.
— Возьми с собой Палибия,— продолжал Нерон самым деловым тоном,— вы с ним хорошая пара. К тому же он опытен в таких делах. Не задерживайся там долго, ты же знаешь, как я скучаю без тебя. К тому времени недовольство Поппеи, я уверен, пройдет — женщины ведь так переменчивы! Прощай, Никий.— Нерон приветственно поднял руку, а Никий, поклонившись, пошел к дверям.
Ему все время хотелось оглянуться, но он сдерживал себя, боясь увидеть на месте Нерона какого- нибудь мерзкого Дорифора.
Глава девятая
В тот вечер Симон увел Теренция за город, и они долго разговаривали при свете костра. Симон устроил себе здесь временное жилище, шалаш из веток. Все сетовал, что вынужден перебираться с места на место и нигде не может проводить больше нескольких дней.
Теренций вдруг попросил Симона разрешить остаться с ним навсегда. Симон удивленно на него посмотрел:
— Ты не знаешь моей жизни, Теренций, ты не сможешь выдержать ее.
— Смогу! — жалобно воскликнул Теренций.— Лучше так, чем... Я больше не возвращусь туда.
— Хорошо, там будет видно,— сказал Симон и принялся готовить еду.
Теренций ел с жадностью. Плакал, восклицал что-то несвязное и ел опять. Симон не торопил его с рассказом, смотрел на Теренция так, будто тот был ребенком: кивал снисходительно, говорил, что все будет в порядке.
Теренций поел, согрелся и постепенно успокоился, виновато глядел на Симона. Тот сказал:
— Расскажешь?
Теренций кивнул, но потом еще долго сидел, опустив голову, не решаясь начать. А когда начал, рассказывал довольно спокойно и толково, только время от времени останавливался и поглядывал на Симона со страхом.
Когда закончил, спросил:
— Симон! Симон! Скажи, что же мне теперь делать?!
Погруженный в раздумья Симон только вздохнул. Наконец поднял голову и, пристально глядя на Теренция, уверенно выговорил:
— Тебе нужно быть с ним.
— Но как же, Симон...— В глазах Теренция снова блеснули слезы.— Ты же знаешь... как же я могу...
— Тебе нужно быть с ним,— повторил Симон с такой настойчивостью в голосе, что Теренций не посмел возразить и даже утвердительно кивнул.
Только некоторое время спустя Теренций осторожно заметил:
— Но ты же знаешь, Никий теперь...
Он остановился, выжидательно глядя на Симона.
— Ну? — буркнул тот.— Договаривай.
— Он ведь убийца,— произнес Теренций, глядя на Симона не столько со страхом, сколько с удивлением.
— Это не наше дело,— сказал Симон.
— Не наше? — Теренций был обескуражен.— А чье? Чье это дело, Симон?
