три женщины приближались к нему, цепляясь подолами своих черных накидок за шершавые доски пола. Они остановились, глядя на него сверху вниз; ему показалось, что они смотрят на него, лежащего на дне глубокого колодца.
– Ты теперь наш.
Он не разобрал, которая из них сказала это. Он посмотрел вверх, на заколоченный люк - на этот голубой прямоугольник, пустой и равнодушный.
Та же женщина заговорила снова. Она была самой высокой из трех. Он разобрал легкий американский акцент.
– Ты принадлежишь нам, - сказала она, - ты наш. Первым его побуждением было спросить, что она имела в виду, но он переборол себя. Ему не хотелось, чтобы она услышала его голос. По крайней мере пока. Ему захотелось воспротивиться ей, хоть как-то. Возможно, голос - это единственное, что у него еще не отняли.
Впрочем, она казалась вполне удовлетворенной оттого, что оглядела его с ног до головы…
Из-за ее плеча показался самолет, серебристый всплеск на голубом фоне. Он подумал, что на борту сидят люди - читают газеты, журналы, слушают музыку, пьют вино. Так странно -они не знают о том, что он лежит в этой комнате здесь, внизу, скованный цепями… Он следил глазами за самолетом, который уже скрывался за верхним углом застекленного люка. Он летел так ровно и спокойно, как будто ничего здесь не происходило.
Потом он исчез.
Женщины тихо перешептывались, их голоса приглушали капюшоны. Несмотря на то что они стояли склонившись над ним, он не мог разобрать, ни что они говорят, ни кто из них говорит.
Наконец они отошли от него. Он лежал неподвижно. Все звуки были приглушенными. Он подумал, что в комнате, возможно, сделана звукоизоляция. Скорее всего так. Тогда можно объяснить то, что в его голове звучала музыка, когда он очнулся, - это он слышал, как кровь пульсировала в сосудах его головы, как будто полсотни смычков медленно водили по полусотне струн…
Так же и теперь приглушенно звучавшие голоса женщин кружили над ним в воздухе, снова и снова, а он никак не мог понять смысла их слов.
«Теперь ты наш. Ты принадлежишь нам».
Трудно было сообразить, сколько именно времени прошло. Голубой квадрат люка потемнел, хотя еще не наступила ночь. Он только начал чувствовать первые признаки голода, когда дверь распахнулась и вошла одна из женщин, неся в руках поднос. Она осторожно, чтобы ничего не расплескать, приблизилась к нему и поставила поднос на резиновую подстилку. Он разглядел холодное мясо, салат, сыр, свежие фрукты и бутылку воды, В этой пустой бесцветной комнате содержимое подноса смотрелось абсурдно экзотически.
Опустившись возле него на колени, женщина взяла бутылку с водой и в течение нескольких секунд пыталась открутить крышку. То ли у нее были слабые пальцы, то ли она очень нервничала. Она резко выдохнула, когда крышка наконец поддалась, и поднесла наполненный стакан к его губам. Он с жадностью выпил воду. Ей пришлось все делать за него - даже вытирать ему салфеткой подбородок, когда он слишком торопливо опустошил стакан, чуть не захлебнувшись.
Теперь в голове у него прояснилось, и он понял, что пора осмыслить случившееся и собрать как можно больше информации о происшедшем. Он наблюдал, как женщина снимает с яблока зеленую кожуру, которая спиралью закручивалась вокруг ее большого пальца, обнажая влажную белую мякоть. У нее были красные грубые руки со слегка опухшими суставами и обкусанными ногтями. Ее голова была склонена, и он не мог видеть глаз, хотя несколько раз уловил их быстрый блеск, когда она протягивала ему лист салата или кусочек мяса. Вдруг он почувствовал слабый запах нафталина, когда она протянула к нему руку; запах, который бывает у залежавшихся вещей, недавно вынутых из шкафа. Откуда эти накидки? Принадлежат ли они этим женщинам?
В первый ли раз эта троица проделывает такое?
Вдруг он представил себе помещение театра, залитое светом в преддверии спектакля, в фойе клубятся толпы людей, к театру подъезжают такси…
– Который сейчас час? - спросил он.
Женщина покачала головой, давая понять, что ему не следует задавать вопросы. Но он не мог не спрашивать, он должен был узнать.
– Послушайте, у меня сегодня вечером спектакль. Казалось, она даже не слышит его.
– В семь тридцать я должен быть на сцене - чувствуя себя ужасно глупо, он добавил: - Я танцую.
Она была как глухая.
– Значит, я не могу у вас ничего спросить? - сказал он.
Женщина, поняв, что он напился и наелся, поднялась с колен, взяла поднос и направилась к двери. Он следил за ней, приподняв голову, напрягая до предела мышцы шеи. До него вдруг дошло, что за все время она не произнесла ни одного слова. Ни разу.
Откинувшись на спину, он подумал о том, что, возможно, его похитили с намерением взять за него выкуп. Он представил, как отец получает от похитителей письмо с требованием выкупа. Отец был всегда так прижимист в отношении денег! От этой мысли он громко расхохотался.
В тот первый день вся троица вернулась, когда совсем стемнело и под потолком зажглись лампы. На этот раз они остановились у двери, в дальнем конце комнаты. Кажется, совещались.
Наконец женщины повернулись и направились к нему. Как и раньше, они окружили его. При ходьбе их накидки волочились по полу, взметая крошечные облачка пыли, которые, как маленькие вселенные, кружились вокруг него и оседали на пол…
Он решил ничем не показывать своего состояния, прятаться за маской апатичности, точно так же, как эти женщины прятали от него свои лица за капюшонами. Он постарается дать им как можно меньше информации о себе. Но в то же время хоть что-то разузнать самому. Выяснить, если удастся, кто такие эти женщины, где они его держат и что у них на уме.
– Что вы хотите? - спросил он. Женщины переглянулись.
– Вам нужны деньги? Да?
– Деньги? - повторила одна из них. - Нет, нам не нужны деньги.
Это была не та женщина, которая говорила с ним раньше. У этой голос был ниже и с хрипотцой, как будто она только что покурила. У нее почти не ощущалось никакого акцента.
– Тогда что вам нужно? - спросил он.
Женщина подняла руку к шее, оттягивая ворот капюшона, как будто он давил ей горло. Хотя ткань накидки не производила впечатления грубой, казалось, она натерла ей шею. Он подумал, что у нее, должно быть, очень чувствительная кожа. У нее были белые руки с тонкими пальцами, ногти накрашены темно- бордовым лаком, отчего казалось, что пальцы выпачканы в крови или дешевом вине. Он мог видеть только их руки и старался получше их рассмотреть.
– Мы уже получили то, что нам нужно, - сказала женщина. Затем, повернувшись к своим соучастницам, спросила: - Вы согласны?
Обе утвердительно кивнули.
Да. Несомненно, это голос другой женщины. Она говорила более властно. Может быть, она даже у них главарь. В каждой группе есть свой лидер.
– У нас есть определенные правила…
Женщина повернулась и подошла к нише. Двигалась она медленно, тяжело ступая, с чувством собственной значимости.
Так обычно ходят судьи. Она сказала, что он ни под каким видом не должен пытаться сбежать. Это просто невозможно. Они предприняли все необходимые меры предосторожности. Все предусмотрели. Она также предупредила, что он не должен проявлять никакой агрессии, хотя ей и так известно, что это не в его характере. И еще пообещала, что если он будет хорошо себя вести, то с ним будут хорошо обращаться. Тут она сделала паузу, возможно, ожидая его комментариев, но он промолчал. Тогда она продолжила. Рядом с его правой рукой находится пульт. Если он голоден, хочет пить или в туалет, ему надо нажать…
– Собственно, я хочу в туалет сейчас, - сказал он.
