гражданских структур. Не вполне ясным было, по контракту или на добровольной основе работали там «цивильные». Штатное расписание об этом умалчивало.
Наособицу стоял научно-технический центр. Похоже, государства (или государство?) Больших Братьев не желали иметь на Терре даже намека на существование Легиона. Поэтому научно-технический центры пришлось разместить под сенью баз. В штат НТЦ входили два десятка ведущих исследователей, десяток лаборантов и непостоянное, колеблющееся в зависимости от потребностей, число инженеров и техников.
И, наконец, совершенно независимой, но грандиозной фигурой возвышался над базой №18 безногий колосс Сильвер. «Страж Врат». Именно так, не больше и не меньше! Он не подчинялся ни «бате» – командиру части, ни начальнику штаба, только главкому Легиона, с которым имел личную линию связи. Но взаимодействовал, естественно, как с военными, так и с учеными.
(«Серый кардинал?» – было приписано на полях рукой Генрика.)
Больше штатное расписание ничего полезного не содержало. Зато имелся интересный момент: вместо полных имен, отчеств и фамилий напротив должностей чего только не было написано! И клички, и фамилии, и даже номера! Большие Братья имели неизменные имена-отчества. Командира базы, «батю», величали Степаном Степановичем. Начальника штаба – Семеном Семеновичем. Батал-куратора четвертого взвода – Анатолием Анатольевичем. Вечно недовольного жизнью «старшину», каптенарм-куратора взвода материально-технического снабжения, Осипом Осиповичем. Прочие Иваны Ивановичи имелись в изобилии…
«Царство торжествующей анонимности!» – сонно подумал Филипп и смежил очи.
«Большинство спортсменов, серьезных, хочу уточнить сразу, спортсменов – мазохисты. Или идиоты. Да, пожалуй, так, полнейшие кретины!» Эта мысль пришла Филиппу в голову, когда он утром следующего дня «качал пресс» на наклонной доске, и число повторений перевалило уже за пятый десяток. Доска стояла почти вертикально. Мышцы нестерпимо жгло, сердце гулко колотилось где-то между ушами, а недавняя улыбка превосходства над окружающими превратилась в неподдающуюся сознательному изменению гримасу. Однако упражнение следовало закончить.
Филипп с шумом выдохнул и согнулся в пояснице: пятьдесят шесть! Но разогнуться не сумел. Кто-то крепко и недружелюбно схватил его за волосы. Филипп приоткрыл глаз и ужаснулся: надо ним склонялась гневная, крайне решительно настроенная личность. Кажется, на избиение. И, кажется, на избиение именно его.
Рыжий Бобсон собственной персоной.
– Слезай, покойник, – процедил он. – Гробовщик пришел. Буду тебя хоронить.
– У меня контракт только начался, – заявил Филипп.
– Ерунда. Все равно калекой ты будешь никому не нужен, – сообщил Бобсон. – Слезай, говорю, сволочь!
Филипп послушно вытащил ноги из-под мягких валиков и опустил их на пол. Боб, не отпуская волос, сказал «ага, молодец» и приложился огромным веснушчатым кулачищем к его челюсти. Сердце Филиппа рухнуло в живот, в глазах потемнело, ноги подкосились. Он замотал головой. Когда зрение восстановилось, стало понятно, что он сидит на полу и опирается растопыренными руками о канаты, опоясывающие ринг.
Боб снова навис над ним, сказал деловито «сейчас повторим», сгреб его за грудки и рывком поставил на ноги.
Повторения Филипп отнюдь не жаждал, поэтому резко вскинул руки вверх, одновременно поворачиваясь к Бобу спиной. Майка треснула, одна пройма лопнула совершенно, зато контакт с соперником был разорван. Филипп врезал локтем ему в живот, потом присел, крутнулся на носке и правым «крюком» ударил в пах, оказавшийся прочти точно напротив лица. Подлый трюк, но ему было не до сантиментов. Сержант начал первый и тоже не блистал благородством манер. Филипп всего лишь защищался.
Боб раскрыл рот, сдавленно охнул, да так и замер, не имея ни желания, ни возможности продолжать схватку.
– Часть вторая. Возвращение живых мертвецов, – сказал Филипп и круговым ударом ноги поверг противника на пол.
Пока Филипп раздумывал, добить ли рыжего неприятеля грифом от штанги прямо сейчас или чуть позже, подскочили Мелкий с Наумом Березовским. Больше в спортзале ко времени корриды никого не оставалось. Одни фанатики мышечной массы.
– Капрал, – негромко позвал Филиппа Мелкий. – Слушай, оставь его, а? Кто нам станет продукты на полигон возить, если ты его уработаешь до гипса?
Филипп хмыкнул, но гриф не выпустил.
– И кто Веронике цветы дарить будет, когда ты ее бросишь? – спросил Наум. – А ведь ты ее бросишь, Фил. Добры молодцы вроде тебя народ в сердечных делах больно уж ненадежный.
– Чего? – возмутился Филипп. – Ты что несешь, придурок? Национальная расположенность к психоанализу пробудилась? Так я тебя о консультации не просил. Не пошел бы ты с нею куда подальше?!
– Я тебя предупреждал, гад! – взревел Мелкий, бросаясь в атаку.
Тут следует отвлечься и кое-что разъяснить. Наум Березовский и Павел Мелкий дружили с детства. С самого раннего. Учились в одном классе, сидели за одной партой и на пару колотили недоумков, имеющих претензии к национальности Наума. Затем их дорожки разошлись. Березовский продолжил учебу в медицинском университете, а Мелкий, проваливший вузовские вступительные экзамены, загремел в армию. Свела их судьба лишь через восемь лет. Мелкий к тому времени служил оперативником в уголовном розыске. Буквально чудом ему удалось вычислить и взять сексуального маньяка, “специализирующегося” на детях. Разумеется, адвокат извращенца потребовал психиатрического освидетельствования подзащитного. В состав комиссии вошел и молодой, но очень яркий специалист по фамилии Березовский. Комиссия большинством голосов заключила, что обследуемый – тяжело больной человек, нуждающийся в уходе и лечении. Частное определение, вынесенное Наумом, считавшим, что маньяк – ловкий симулянт, суд во внимание не принял. Старые друзья погоревали-погоревали, да и решили восстановить справедливость самостоятельно. Тем более что “больной”, удивительно быстро пошедший на поправку, вскоре оказался на свободе. Негодяй их методов не пережил; скрыть же рукотворность его смерти по ряду причин не вышло. От
