Максим ещё никогда не сталкивался, и даже не подозревал, что такая вообще может существовать, но теперь он был уверен, что вековая ненависть айкров к жителям материка умрёт только вместе с островитянами или с последним уроженцем континента. Страшная штука, массаракш…
Но больше всего Максим боялся жгучего вопроса шефа: «Ну, что скажешь, герой? Дрался ты, конечно, молодцом, но…». Да, если бы Каммерер не взорвал Центр, ничего бы этого не было — ни сожжённого города, ни изуродованных трупов, ни десятков тысяч убитых с обеих сторон. Флот вторжения попал бы под депрессионное излучение, только войдя в сферу действия башен — вон одна из них, легка на помине, торчит немым укором, — и на этом всё было бы кончено. И не было бы этих пленных, с которыми надо что-то делать — не будут же они вечно сидеть на этом запакощенном берегу. Простое решение — не самое лучшее, так, кажется?
Максим был благодарен Сикорски за его молчание, но это молчание уже становилось тягостным, и тогда он не выдержал.
— Что мы будем делать с пленными, Рудольф?
— А что ты предлагаешь? — Странник искоса посмотрел на него.
— Я не знаю, — честно признался Максим. — Отправить их всех домой? Даже если бы мы захотели, на чем их везти через океан? Но оставлять их здесь, в стране… Они же зомби, они только и ждут…
— Что ты предлагаешь? — перебил его Странник. — Конструктивного?
— Может быть, расстрелять? — вырвалось вдруг у Мака, но уже в следующую секунду он готов был проглотить эти слова вместе с языком.
— Что-о-о?!
Глаза Сикорски вспыхнули — таким взбешённым Максим его ещё не видел.
— Понравилось убивать, мальчик? Вошёл во вкус? — Странник побагровел до кончиков хрящеватых ушей. — Быстро же ты… повзрослел. Так давай, бери пулемёт и стреляй, только не забудь подсчитать, сколько тебе понадобится времени и патронов, чтобы убить сто тысяч человек! Или забирайся в танк, — Рудольф махнул рукой в сторону пятнистых «драконов», торчавших на гребне берега, — и дави их всех, наматывай кишки на гусеницы! А потом — садись за штурвал какого-нибудь «Горного Орла» или «Ангела Смерти» и веди эскадрилью тяжёлых бомбардировщиков к островам, сбрасывай атомные бомбы на города айкров. А что? Заразу выжжем под корень, вместе с женщинами и детьми, — чего не сделаешь ради светлого будущего этой несчастной планеты! Почувствовал себя сверхчеловеком или, может быть, богом, а? А нимб тебе не жмёт? Головка не болит? Молчи! Тоже мне, юный эсэсовец…
Кто такие эсэсовцы, Максим помнил очень смутно, но понял, что ничего лестного это слово не обозначает. Максиму было нестерпимо стыдно, но вместе с тем ему до чёртиков надоела дурацкая манера Сикорски делать из него мальчика для битья (что такое «мальчик для битья», Максим достоверно не знал, однако понимал, что быть таким мальчиком — дело малопочётное). И он взорвался.
— Да что вы, в самом деле? Я сказал глупость, конечно, но я же сутки не выходил из боя, и такого там насмотрелся… А вы сами — вы-то что предлагаете? Что нам делать с этими невинными овечками с волчьими клыками?
— В лагеря! — гаркнул Странник. — На Голубую Змею, в знакомые тебе края! В бараках там теперь места много, на волне революционной эйфории выпустили всех воспитуемых — и политических, и уголовную шушеру, которая резвится сейчас по всем городам страны, — так что наши морские воины поселятся с комфортом. И пусть очищают леса от всей той пакости, что не дочистил ты со товарищи из подполья, хоть какой-то толк будет. А чтобы не бузили, будем держать их под излучением — да, да, ты не ослышался: под излучением. Или ты считаешь, что гуманнее будет перестрелять их всех прямо тут, а потом отрезать им головы и сложить из этих голов величественную пирамиду в память нашей славной победы?
— Я так не считаю, — угрюмо буркнул Максим. — Наверно, вы правы, Странник.
А потом он посмотрел в небо — в причудливо выгнутое небо Саракша — и очень тихо произнёс:
— Скажите, Рудольф, а зачем вообще мы, земляне, явились на эту планету?
ГЛАВА ШЕСТАЯ. ПО ОБРАЗУ И ПОДОБИЮ
Посадочная капсула шла на снижение. Рейсовый «призрак», доставивший Максима, остался на высокой орбите, а капсула блестящей искоркой падала в белый диск Саракша, занимавший почти всю переднюю обзорную полусферу.
Киберпилот запрограммирован с учётом границ опасной зоны, подумал Мак, и на сей раз меня не встретят зенитные ракеты, всё ещё таящиеся под опалёнными атомным огнём и изувеченными радиацией деревьями железного леса и всё ещё силящиеся выполнить своё смертоносное предназначение. «Метеоритной атаки в атмосфере» не будет, а будет мягкая посадка в заданном районе, где меня уже ждут, короткий перелёт в столицу на вертолёте, присланном Странником, и — здравствуй, Саракш, давно не виделись.
Да, давно. Год — это срок, как крути, особенно если у тебя за плечами всего-то чуть больше двадцати прожитых лет (даже если месяцы, проведённые на Саракше, считать один за два, а то и за три). Но этот год прошёл, и теперь он, Максим Каммерер, возвращается домой. Домой? Странно звучит… Мой дом — Земля, или всё-таки… Саракш? Рада…
…На Землю Максим отправился по приказу Сикорски. Вскоре после разгрома десанта островитян Рудольф жёстко и без обиняков заявил: «Собирайся на Землю, Мак, — и добавил, заметив, что Максим хочет что-то сказать. — Никакие возражения не принимаются. Ты давно уже не вольный стрелок ГСП, Каммерер, ты теперь по роду работы сотрудник Галактической безопасности, так что будь любезен выполнять все мои распоряжения. А Саракш от тебя не убежит: ты вернёшься. Я наблюдал за тобой все эти месяцы и пришёл к выводу, что тебе необходима хотя бы базовая прогрессорская подготовка, а то ты и впрямь устроишь здесь что-нибудь вроде Барканской резни. Нервная перегрузка, Максим, — тон голоса Странника неуловимо смягчился, — штука страшная, она может привести к очень тяжёлым последствиям и для тебя самого, и для других. Пройдёшь ускоренные курсы — это займёт год, не более, — и вернёшься обратно во всеоружии. Так нужно, Максим. Вопросы?».
Вопросов у Мака не было. Точнее, был у него один вопрос — можно ли ему взять с собой на Землю Раду? — но, поразмыслив, Максим не стал его задавать. Рада всё ещё не простила ему пандейскую историю (то есть простила, но не до конца), и он это чувствовал. И Мак поступил так, как поступали его далёкие предки, считавшие, что любовь проверяется разлукой. Поступил подсознательно: прагматичный техногенный мир Земли XXII века не уделял никакого внимания нюансам взаимоотношений между мужчиной и женщиной, и у Максима не было никакой информации по этой теме, да и быть не могло. И ему хватило слов Рады «Я буду ждать тебя» и её прощальной улыбки.
Год на Земле прошёл для Максима незаметно. Он учился, жадно впитывая всё, что было разработано специалистами планеты для подготовки её посланцев-прогрессоров, и сам превращался в прогрессора, носителя воли планеты Земля, призванного работать во славу её в чужих мирах. Именно так — за время обучения у Максима возникли серьёзные сомнения в девизе «просвещения аборигенов отсталых планет», под которым проходила прогрессорская деятельность землян. Максиму казалось, что Земля просто-напросто расширяет свою сферу влияния в космосе на манер старинных империй, и что «просвещение диких туземцев» здесь абсолютно не при чём. Он гнал от себя эти мысли — слишком уж они не согласовывались с громогласно декларируемым земных гуманизмом, — но они возвращались снова и снова, и он ничего не мог с этим поделать.
И ещё Мак поймал себя на том, что родная планета, где он родился и вырос, стала для него чужой — нет, не чужой, конечно, а какой-то непривычной. Саракш обжёг Каммерера, сильно обжёг, и теперь Максим чувствовал себя не совсем уютно в благополучном мире Земли, где никто не носил оружия, и где никто никого не убивал. «Синдром «горячей точки», — объяснил ему преподаватель психотренинга, с которым Мак осторожно поделился своими ощущениями. — В двадцать первом веке солдаты, вернувшиеся из районов вооружённых конфликтов, — например, во время войны на Окраинах, — чувствовали себя примерно так же. Это пройдёт — со временем».
Не верить специалисту Максим оснований не имел, но пока что ощущение некоей чужеродности
