– Ну, он ли, не он, давайте начинать. Цигель-цигель ай лю-лю, до утра бы управиться. Гоните сюда Ларису, а я пока обстановку начну описывать. – Он обратился к Антону, – Жаль, молодой, что тебя по башке долбанули, а то бы сел и писал протокольчик. А то, может, самодопросишься, пока я тут ковыряюсь?
Вошла Лариса, волоча за собой экспертный чемодан.
– Нечего-нечего, – сварливо начала она, отгоняя Спартака от Антона. – Отстань от пацана, ему вообще лежать надо.
Антон вспомнил про «скорую», вызванную сто лет назад. Так и сдохнуть можно, подумал он, врача не дождавшись. Спартак Иванович наклонился к телу в кресле, чуть ли не носом водя по рукоятке ножа, торчащего из груди.
– Ни одна сволочь пальцами не хваталась, а? – пробормотал он.
Вокруг раздались возмущенные возгласы.
– Ну ладно, ладно, понял, понял. Лариса, давай, не стой. Ножик когда обрабатывать? Когда ты труп посмотришь? Или прямо сейчас?
Он посторонился. Лариса, не отвечая, подошла к креслу, грохнула экспертный чемодан на пол, с треском натянула резиновые перчатки и, наклонившись к трупу, оттянула ему веко. Потом выпрямилась и с тем же треском сорвала резиновые перчатки.
– Совсем вы охренели, ребята. Похоже, он жив еще. Давайте «скорую» дождемся.
Антон забыл даже про свою собственную травму. Он ожидал, что при этом известии эксперта все закричат и забегают; но не тут-то было. Все спокойно отошли от кресла, Спартак Иванович потянулся и с хрустом зевнул.
– А ты раньше не могла сказать? – спросил он обычной своей скороговоркой. – Столько времени потеряли, может, мне бы и ехать не пришлось.
– А я его не смотрела, – огрызнулась Лариса, – ты же знаешь. Я без следователя к трупу не подхожу. Надо было быстрее поворачиваться.
На лестничной площадке опять началось оживление.
– Никак доктора прибыли? – встрепенулся оперативник и поскакал из комнаты.
Вскоре он вернулся с двумя хмурыми тетками в ватниках, и подвел их к креслу. Те лениво осмотрели тело, потом повернулись к операм.
– Вы ножик обработали на пальцы? А то мы его сейчас увезем, хирург будет в операционной извлекать травмирующий предмет.
Подскочил криминалист, помахал кисточкой над рукояткой ножа, нанося порошок, потом осмотрел рукоятку, удовлетворенно хмыкнул и осторожно налепил на нее дактилопленку. Антон хотел сказать ему, что рекомендовал бы воспользоваться не темной, а светлой пленкой, раз уж объект темный, и порошок, судя по всему – сажа, но смолчал. И вовремя. Спартак Иванович подошел к нему, потрепал по плечу, что отозвалось потрясением в многострадальной Антоновой голове, и ласково сказал:
– Сейчас тебе наука пальчики откатает, ладно? Наука, откатаешь? – обратился он уже к эксперту, и нашел полное взаимопонимание.
Антона затрясло. Значит, хоть с ним и обращались, как со своим, но все время имели в виду как подозреваемого. А эксперт уже разложил перед ним набор для получения отпечатков рук и стал с помощью валика намазывать его пальцы и ладони гуталином. Между тем сотрудники «скорой» притащили смешные но силки – без жесткого каркаса, похожие на огромную хозяйственную сумку, за руки, за ноги положили в эту сумку тело неизвестного и потащили его к дверям. Опера взялись за ручки сумки, понимая, что двум женщинам проблематично будет спустить эту ношу с лестницы, хоть бы и с невысокого второго этажа. Дорогу им преградил Спартак Иванович:
– Минуточку, господа хорошие! А вы хоть документы у него посмотрели? Кого мне в протокол записывать? Мне ж дело возбуждать надо.
– Посмотрели, посмотрели, – успокоил его оперативник. – Никаких документов нету. Неизвестный.
Спартак Иванович хмыкнул. Он подошел к Антону, которым занимался криминалист, засунул руки в карманы и стал наблюдать за тем, как эксперт поочередно прикладывает пальцы Антона к бланку дактилокарты. Закончив, эксперт стал укладывать свои причиндалы в коробочку, Спартак Иванович схватил дактилокарту и аккуратно вложил ее, между двух листов бумаги, в свою папку. Антону разрешили помыть руки. И эксперт любезно сопроводил его в ванную комнату.
Ванная в квартире Полякова была далеко не такой чистой и ухоженной, как в квартире напротив. По облупившейся ванне сбегали ржавые потеки, от крашеных стен, не покрытых кафелем, отламывались целые куски штукатурки, краны образца «времен очаковских и покоренья Крыма» с трудом поворачивались, горячая вода не шла.
От унижения, испытанного во время снятия отпечатков пальцев, Антон даже на время забыл про головную боль. Кое-как отмыв черные пальцы, он, пошатываясь, прибрел обратно в комнату, где на него никто не обращал внимания, подошел к окну и, навалившись грудью на подоконник, вдохнул мокрый ночной воздух. Стало приятно, и ему захотелось освежиться еще больше. Он высунулся в окно, дал мелкой дождевой пыли облепить лицо, и взгляд его случайно упал на травку под окошком.
Напрягая глаза, он попытался идентифицировать довольно большой предмет, лежащий на траве. Сверху он походил на плоский квадратный ящик, с какими художники выезжают на этюды, и даже лямка какая-то обвивала его, как змея, выползающая из логова. Само по себе нахождение этой вещи во дворе без присмотра наводило на подозрения. Но одна деталь серьезно взволновала Антона: какая-то накладка на боку ящика, ужасно похожая на резной гребешок, украшавший то самое таинственное зеркало, с которым Антон за последние дни почти сроднился.
Говорить было трудно. Поэтому Антон просто подергал за рукав Спартака Ивановича, пристроившегося рядом, на другом подоконнике писать протокол, и показал ему вниз. Спартак Иванович отреагировал живо, свесился из окна, посмотрел и быстренько послал во двор оперов – посмотреть, что это за штука такая. Проявив заботу о коллеге, предложил и Антону прогуляться под их присмотром, предположив, что на воздухе тому полегчает. При этом все словно забыли, что вообще-то «скорую» вызывали для него. Врачи уехали, и Антон как будто бы и перестал нуждаться в медицинской помощи.
Проглотив обиду, он согласился с предложением и отправился вместе с операми во двор.
Выйдя из парадной и вдохнув влажного прохладного озона, он и впрямь почувствовал себя лучше. Уже без посторонней помощи он дошел до странного предмета, лежащего на газончике.
Вообще было очень похоже, что ящик выпал или был выкинут аккурат из окна квартиры Полякова. Опера подошли к ящику раньше, чем он; из осторожности – мало ли, что в этом ящике, вдруг расчлененный труп или взрывчатка, не стали трогать его, а присели возле него на корточки, решая, что делать. Антон же, измученный головной болью, утратил всякую осторожность. Плохо соображая, он потянул за лямку – опера напряглись, готовые, если что, лечь на землю и закрыться руками, но ничего не произошло. Его, однако, останавливать не стали.
Антон осмелел и повертел ящик, пытаясь понять, как он открывается. Размеров он был приличных, около метра на метр, может, чуть больше. Поднять его Антон не смог – ящик был тяжеленный. Опера терпеливо ждали.
Забыв про свои недуги, Антон почти лег на зловредный ящик и стал ковырять его со всех сторон, нащупывая замки или щели. Наконец ему это удалось, он на что-то нажал, чем-то щелкнул и понял, что устройство открывается.
Опера помогли ему откинуть тяжелую крышку; потом вытащили откуда-то из недр ящика ножки – стало получаться подобие столика; со дна его откинулось еще одно полотно, вставшее перпендикулярно столику, и в нем отразились и удивленные лица оперативников, и страдальческая гримаса Антона. А потом кто-то из оперов пошарил за изнанкой зеркальной поверхности и выкинул наверх резную корону, венчающую зеркало. И стало понятно, каким образом его, такое громоздкое – это если не знать секрета, – выносили из жилищ его временных владельцев после их смерти.
К тому моменту, как во двор спустился Спартак Иванович, дописавший протокол, оперативники уже споро сложили зеркало, вновь превратив его в достаточно компактный ящик, который сильный мужчина вполне мог унести на плече.
Выяснив подробности, следователь от души хлопнул Антона по плечу:
– Молодец! Докопался все-таки, нашел пропажу! Надо обмыть это дело!
