Антон открыл глаза. Профессор парил над ним, как орел в тумане. Он поморгал, и Григорий Маркович медленно вернулся из заоблачной выси на край кровати Антона.
– Как себя чувствуешь? – допрашивал профессор. – Дышать можешь без посторонней помощи?
– Да вроде нормально, – выдавил из себя Антон.
– Ну смотри, – профессор все еще смотрел тревожно. – Значит, мы заочно знакомы. А ты Антонину откуда знаешь?
– Я работаю в прокуратуре, а она там старшим следователем.
– Ага. Ну да, когда я ее знал, она только юридический закончила. Пошла по родительским стопам, у нее же династия. Пришла в прокуратуру работать. Познакомилась с Борисом. Он ее у меня и отбил. Красавец был мужик, что и говорить, – он помолчал. – Не то, что я.
– Да вы тоже... – из вежливости начал Антон, не зная, как закончить фразу.
– Да ладно, – махнул рукой профессор.
В палату снова заглянула медсестра. Профессор, не глядя, прежним жестом отослал ее на все четыре стороны.
– Но я думал, что у них все прочно, до гроба, – поделился профессор. Он потер руками лицо, и Антон впервые заметил, что у него небритые щеки. – Я даже слышал, что родила она от Бориса. А они, значит, разошлись. Ну, Антонина ветреная была, кавалеров меняла – только ветер стоял. Да... Слушай, а ты какого года?
– Восемьдесят первого, а что?
– Вот я почему спросил, не ее ли ты сын. Она вроде как раз тогда родила... Ну извини, я что-то не то говорю, – смутился профессор.
– А почему вы сказали, что у нее династия? – робко поинтересовался Антон. У него голова кругом шла – то ли от болезненного состояния, то ли от того, что он услышал.
– У нее дед был судебным следователем, еще при царе. Про отца точно не знаю, но вроде бы в НКВД служил. Ну, и она по этому... судебному ведомству пошла. Вот так-то, братец.
Значит, Антонина Григорьевна – из семьи судебного следователя, первого мужа Анны, подумал Антон, вспомнив газетную заметку насчет жены Паммеля: там в числе мужчин Анны упоминался Николай N., судебный следователь. Вот интересно, она внучка Анны или другой жены Наруцкого? Ладно, это мы как- нибудь узнаем.
– Надо же, тридцать лет тому... Какие призраки на свет выползают... – продолжал задумчиво профессор.
– Григорий Маркович, – решился Антон, – а у вас нет знакомого оптика?
– Оптика? – переспросил Горский, с трудом отвлекаясь от воспоминаний тридцатилетней давности. – А зачем тебе оптик?
– Проконсультироваться. Насчет того зеркала.
– Ага. Это важно, – признал профессор. – Ну что ж, для такого дела найдем. Знаешь, что? У нас в восьмой палате лежит цельный доцент из Института точной механики и оптики. Подойдет?
– Подойдет, – кивнул Антон.
– Ну, полежи.
Профессор поднялся и направился к дверям.
Через пять минут он вернулся с полным мужчиной в полосатой пижаме, с забинтованной головой.
– Вот, рекомендую, – сказал профессор, простирая руку к Антону, лежавшему как бревно на больничной койке, – следователь прокуратуры Корсаков Антон Борисович. А это, братец, господин Паперный Владимир Абович, правильно?
– Абсолютно, – кивнул толстяк, постно улыбаясь. – Григорий Маркович сказал, у вас проблемы? Лежите, лежите, – замахал он руками, увидев, что Антон пытается приподняться.
– Не совсем проблемы, скорее нужна консультация специалиста.
– Вот не ведал, где мои скромные познания пригодятся, – с той же кислой усмешкой заявил доцент. Голос у него был слишком высоким для такой внушительной комплекции. – Вот так всегда, высшей школе мы не нужны, а как консультацию дать – так пожалуйста, будьте любезны. У меня оклад знаете какой? Шесть тысяч рублей. На эти деньги только с голоду можно не сдохнуть, да и то одному, а у меня семья. Говорила мне мама, надо уезжать, а я, патриот хренов, сидел на своей кафедре...
– Может быть, я договорюсь, вам заплатят, – сказал Антон, не имеющий понятия, где взять денег, чтобы заплатить за консультацию доценту. Решил, что займет и расплатится с ним, а со своей первой зарплаты отдаст.
– Хорошо бы, – закивал доцент. – Присесть можно? А то ноги плохо держат.
Он оглянулся в поисках сиденья. Профессор указал ему на соседнюю койку.
– А что с вами? – поинтересовался Антон.
– А-а, – махнул рукой толстяк. – В подъезде негодяи напали, по голове дали, кошелек забрали. Две тысячи долларов, часы золотые, ну и документы все: загранпаспорт, техпаспорт на машину... Но самое главное – здоровье. Нет, говорила мне мама, надо ехать, а я... Эх!
– Понятно, – только и выговорил Антон, стараясь удержать на лице сочувственное выражение, его разбирал смех.
– Ну так что? Какого порядка консультация вам нужна? По поводу поступления в наш вуз?
– Нет-нет, – Антона все еще разбирал смех, да и профессор прятал улыбку, отвернувшись от толстяка. – Мне нужна консультация по поводу оптических свойств зеркала.
– Зеркала? – удивился доцент. – Зеркало имеет свойство отражать предметы...
– Да, спасибо, я знаю, – Антон старался быть вежливым. – Дело в том, что у нас есть зеркало, в котором появляется отражение несуществующего предмета.
– Так-так, – заинтересовался доцент. – Интегральная пластинка? По методу Паммеля?
– Кого, простите? – Антон подумал, что ослышался.
– Эдуарда Паммеля, выдающегося оптика, – пояснил толстяк. – Он умер не так давно, в семьдесят девятом году, глубоким стариком, я на похоронах был. Он работал в свое время главным инженером оптико-механического завода, вроде был репрессирован, отсидел то ли восемь, то ли десять лет.
– А что за метод? – спросил профессор Горский. Похоже, он тоже заинтересовался, как это в зеркале отражается несуществующий предмет.
Доцент оживился. С его лица исчезла кислая усмешка, глаза заблестели.
– В 1908 году, – начал он размеренно, словно читал лекцию с кафедры, – Липманом был предложен метод, благодаря которому на плоском снимке можно было получать объемные изображения, их было можно рассматривать непосредственно глазами, без вспомогательных оптических приспособлений. Метод его основан на применении так называемой интегральной пластинки, представляющей собой совокупность маленьких двояковыпуклых линз, располагаемых перед слоем светочувствительной эмульсии...
– Ой, ой, ой, – замахал руками профессор. – А подоходчивее, Владимир Абович, а? Нам чтобы буквально на пальцах, а?
Владимир Абович вздохнул.
– Ну, хорошо, попробую. В общем, сначала производится съемка объекта. Это понятно?
Оба слушателя уважительно кивнули. Успокоенный доцент продолжил лекцию.
– Для этого не надо никакой вспомогательной оптики, только сама интегральная пластинка. После съемки пластинка проявляется и фиксируется. Это понятно? А затем пластинку просвечивают рассеянным светом со стороны эмульсионного слоя. При этом в области пространства, занятой ранее – при съемке – объектом, формируется его объемное, ну, стереоскопическое изображение.
– Владимир Абович, нам бы еще проще, а? – взмолился профессор, видя, что и Антон ничего не понимает.
Владимир Абович кинул на них взгляд обреченного.
– Хорошо, – безнадежно сказал он. – Я уж и так, как для идиотов... В общем, это стереоскопическое изображение является результатом наложения друг на друга отдельных изображений, возникающих при обратном ходе лучей света через каждый из линзовых элементов.
Оба слушателя поморщились и в унисон вздохнули. Владимир Абович мужественно продолжил:
– Для такого изображения характерны высокие стереоскопические свойства, игра светотени и бликов, и
