На следующее утро я вошла в кабинет начальника Управления уголовного розыска. Очень деликатно (во всяком случае, старалась), со множеством оговорок, реверансов я сообщила, что у нас есть веские основания подозревать сотрудника двадцать второго отдела Чумарина в совершении преступления. Конечно, он сразу спросил – какие данные? Я честно ответила, что пока сказать не могу, и он проявил тактичность, сказал, что настаивать и ставить условия не будет. И хотя он действительно произвел на меня впечатление порядочного и грамотного человека, восторга он, конечно, не испытал. Более того, и это делало ему честь как руководителю, он спросил, арестуем ли мы Чумарина, и, услышав утвердительный ответ, предупредил, что если дело в отношении Чумарина впоследствии будет прекращено, а сам он освобожден, то он добьется того, что сядут все, кто сажал Чумарина. Я на это ответила, что разными могут быть обстоятельства прекращения дела, и он это, как профессиональный сыщик, должен хорошо знать. «Я вас предупредил, – сухо сказал он.– А теперь пойдемте». И мы пошли проводить обыск.
А за стенами ГУВД операция уже достигла своего размаха. Дома у Чумы мы ничего особенного найти и не рассчитывали. А вот его друзья нас порадовали: Петя Бляхин незаконно хранил пистолет Макарова, пистолет «беретта», две «чешки зброевки», Коля Мурин – пистолет Макарова с вытравленным номером.
В сейфе Чумы, в куче других документов, лежал его старый рапорт об утере магазина к табельному пистолету. И красное удостоверение, в котором значилось, что Чумарин Алексей Алексеевич является старшим инспектором отдела недвижимости фирмы «Русская старина». Удостоверение было действительно до конца года, фотография в нем была чумаринская, жаль только, что не в милицейской форме.
Катя Мятина осталась заканчивать обыск, а я поехала допрашивать Чуму. Посмотрев на его красную физиономию и вытаращенные глаза, я поняла, что допрос надо записывать на видео – пусть эти картинки останутся для истории.
Оценив поведение Чумарина во время допроса, я решила, что психологически он вполне мог убить Тараканова: когда он распалялся, он переставал владеть собой; о том, чтобы он продумывал тактику своего поведения, никакой речи не было. Я не могла понять, что это – тупость, полная уверенность в своей безнаказанности? Ведь стоило ему придумать мало-мальски правдоподобное объяснение тому, как кепка оказалась под трупом, и мы зашли бы в тупик. Но нет, он три раза повторил, что у него лично кепки вообще никогда не было, и в ночь, когда они пытались попасть к Тараканову, он был вообще без головного убора. Несчастный – у нас в деле к тому моменту лежали протоколы допросов людей, в том числе его начальников и сослуживцев, которые заявляли, что зимой видели Чумарина в кепке, кое-кто даже вспомнил, что она зеленая и что в феврале он кепку уже не носил.
Кроме того, он с упорством маньяка настаивал на том, что когда они с Бляхиным в час тридцать ночи звонили Тараканову и предлагали ставить чайник, Тараканов был еще жив и в полном здравии, поскольку разговаривал с Бляхиным по трубке, а когда они подъехали к дому Тараканова, на того уже напали и убили. А до часа тридцати ни он, ни Бляхин с Таракановым не общались.
Он не знал, что подруга Тараканова – Валя Огур – уже дала показания о том, что она разговаривала с Игорем по телефону в десять вечера, и он сказал ей, что весьма напуган, поскольку кто-то перерезал ему телефонный провод, и он, с трудом ликвидировав обрыв, попросил Петю Бляхина срочно приехать. В следующий раз они разговаривали по телефону в половине одиннадцатого вечера, но Игорь прервал разговор, сказав, что к дому подъехала машина – «наверное, это Петя; я тебе перезвоню». Но не перезвонил. Через полчаса она позвонила сама – никакого ответа. Она набирала номер его телефона еще несколько раз, звонила до трех часов ночи – безрезультатно, трубку никто не брал.
Определителя номера на телефонном аппарате Тараканова не было, и если считать, что он был дома и в час тридцать разговаривал с Бляхиным, а с Огур разговаривать не хотел, то интересно, каким образом он отделял нужные ему звонки от ненужных?
А если считать, что во время его разговора с Валей к дому действительно подъехал Бляхин, то и Чума там был тоже, потому что как раз в те дни Бляхина на его машине возил Чума-рин, о чем сам Чумарин неоднократно говорил во время допроса. Но если Бляхин и Чума приезжали к Тараканову вечером, то почему они молчат об этом? Зачем понадобился демонстративный приезд туда ночью вместе со свидетелем – Аллой? Зачем, наконец, понадобилось с такими трудами вызванивать Аллу и добиваться именно ее, если Тараканов, у которого они собирались отдохнуть, мог обеспечить им любое требуемое количество девочек любого фасона в любое время суток: стоило приехать к нему, и через пять минут девочки уже ломились бы в двери.
Но все это укладывалось, например, в такую схему: вечером Чума и Бляхин приезжают к Тараканову и каким-то образом, возможно – случайно, выясняют, что он хотел их обыграть с продажей оружия. Происходит разборка, Тараканов получает по морде (вот и ссадина на лице, образовавшаяся за несколько часов до смерти). Затем он либо сбегает от них, либо они увозят его и дают ему время вернуть оружие или деньги. Утром они приезжают к нему, застают его дома, не получают ни оружия, ни денег и в ярости убивают.
Допрос Чумарина в качестве свидетеля был закончен. Я ушла к прокурору за санкцией на арест, а когда вернулась, Чума хныкал, что ему срочно нужно попить. «Можно я дам вам денег, а вы купите мне джин- тоник? – спросил он. – Я жить не могу без джин-тоника». Я не успела и рта раскрыть, как добрые оперативники из РУОПа пообещали ему, что сами купят для него джин-тоник, и убежали в магазин. В коридоре я спросила их, с чего бы вдруг такая благотворительность? «Да ну, Елена Валентиновна, человек в камеру едет: что нам, жалко ему тоника купить?» Я еще подивилась широте их натуры. Я бы на их месте Чуме только стрихнин купила после того концерта, который он закатил в РУОПе. Дело в том, что цену его профессиональным качествам все знали. Его бывшие сослуживцы рассказывали, что в двадцать второй отдел его взяли после того, как в районе, где он работал, произошло «глухое» убийство, туда прислали группу из главка, и все время, пока главковцы там сидели, Чума исправно бегал за водкой, чем, безусловно, зарекомендовал себя с самой лучшей стороны и вскоре был повышен. В главке он продолжил в том же духе. Как говорили немногие оставшиеся в отделе профессионалы – ага; как вечер, так Чума с сумкой по коридору побежал; вот возвращается, гремя бутылками, и в кабинет к руководству, заперлись и работают. Сравнивать его с операми РУОПа даже не хотелось – все равно что роликовые коньки с валенком. А в день своего задержания он всех руоповцев подряд, в том числе и тех, кто в розыске работал больше, чем Чума вообще жил на этом свете, обзывал щенками и орал: «Да кто вы такие? Да у меня орденов и медалей больше, чем у вас у всех пуговиц на ширинках! Я подполковник, и со мной разговаривать может только равный мне по званию, а вы все щенки!..» Я тоже попалась ему под горячую руку и вынуждена была даже попросить найти на моей форме хотя бы одну ширинку, а потом посчитать на ней пуговицы.
В сводке по личному составу действительно было написано: «Задержан подполковник милиции». Во время допроса я спросила у Чумы, давно ли ему присвоили звание подполковника, он сказал, что приказ идет из Москвы.
На следующий день я спросила его начальника, какое у Чумы звание? «Майор», – удивленно ответил тот. «А не подполковник?» – «Да ты что, Лена, он майора-то досрочно прошлым летом получил». Не удовлетворившись этим, мы даже запросили управление кадров ГУВД, о том, в каком звании Чумарин? Кадры ответили – майор. А не направлялось ли представление о досрочном присвоении ему звания подполковника? Нет, не направлялось, и даже в мыслях не было.
Но боюсь, что документы все же направлялись, ведь Абрамсон не врал; во всяком случае, по
