Ну этот вопрос решался просто: у Димы были получены образцы крови и отправлены в Москву, где эксперты дали заключение – у Димы иная группа крови, чем у Чумарина, и носить кепку, обнаруженную на месте происшествия, он не мог.
Посмотрев заключение экспертизы, он сказал, что чувствует, что дело пахнет длительной отсидкой, а он так не договаривался.
Он рассказал довольно интересную историю о том, что они с Витей являются профессиональными угонщиками машин. В феврале они вместе с Барчуком попытались угнать машину, но слишком громко хлопнули дверцей. Из дома выбежали люди, которые схватили сидевшего в машине Барчука. Они с Витей успели удрать. Барчук появился дома через день и сказал, что его избили (впрочем, это было видно и так), вынесли из его дома все ценные вещи, отобрали документы и «включили счетчик» за попытку украсть их машину. При этом Барчук пообещал, что и Витю с Димой найдут, так они сказали.
Они стали думать, как отдать «потерпевшим» деньги. Получалось, что заработать они могут только угонами других машин, потому что сумму им выставили большую. А через некоторое время «потерпевшие» им сказали, что они могут выбирать – или едем в лес, или выполняем одну услугу. Услуга нетяжелая: прийти в милицию и сказать, что они совершили убийство, посидеть пару недель, а потом, сказали «заказчики», их выпустят, потому что доказательств на них никаких нет.
Их свозили на Невский и показали двор, где произошло убийство, но к дому не подводили. Потом долго крутили кассету, где был записан осмотр трупа. А потом – вдруг пропали. Потом Барчук «подсел» на одном из угонов.
А неделю назад их нашли те самые люди и сказали, что пора выполнять услугу. (Вот оно – освобождение Бляхина: поскольку, судя по всему, тренировали пацанов сами Чумарин и Бляхин, они ожидали нашей атаки сразу после убийства и подготовили людей. Но мы долго раскачивались, поэтому пацаны были законсервированы до лучших времен. А когда взяли одновременно Чуму и Бляхина, некому было заняться подставой. Вот почему было принципиально важно освободить хотя бы одного из них, и после освобождения Бляхина подстава не замедлила проявиться.)
Витьку взяли раньше, а его отвезли в милицию через несколько дней. В ГУВД на Литейном ему продиктовали, что надо писать в явке с повинной, и особенно настаивали, чтобы он написал, что потерял в квартире убитого кепку. «Мне что, – сказал, ухмыляясь, Дима, – мне не трудно, попросили – я и написал».
Но, уже будучи арестованным, он понял, что все гораздо серьезнее, что дело может не ограничиться парой недель. И решил все рассказать, как было.
Тут как раз Хлыновский, не оставлявший этой мысли, нашел кассету с видеозаписью осмотра места происшествия; она таинственным образом вдруг оказалась на полке сейфа, где ей и положено было лежать и где до этого искали триста раз. Вся запись оказалась с дефектами, пленка полустертой. Вездесущий Хлыновский проконсультировался с экспертами и получил заключение о том, что такие дефекты могли образоваться на кассете в том случае, если ее просматривали с остановкой на отдельных кадрах не менее двухсот (!) раз.
А тем временем в Москву из двадцать второго отдела был отправлен факс, содержавший такие выражения:
Что касалось широкого негативного резонанса среди личного состава – резонанс был, только не такой, как хотелось бы двадцать второму отделу: нам звонили из разных районов и отделов УУРа и говорили – ребята, может вас поохранять надо? Вы только скажите, и будем вас охранять, если по-другому помочь не можем...
А что касалось следователя Генеральной прокуратуры, то она не замедлила прибыть. Встречал ее, конечно, двадцать второй отдел, и в гостинице размещал, и кабинет ей выделил в главке. Через несколько дней она вызвала нас с Катей. Когда мы вошли в кабинет и представились, она сказала, что, прочитав дело, представляла меня толстой пожилой теткой с громким голосом; а я, оказывается, худенькая усталая женщина. И начала обсуждать с нами дело. Когда через полчаса она вышла из кабинета за огоньком – прикурить, – Катя с ужасом зашептала: «Елена Валентиновна, да она же ничего не поняла в деле!»
На следующий день пришел Дима Пескарев, бросил в угол сумку и мрачно сказал: «Знаете ли вы, из чего состоит компьютер? Если не знаете, я вам объясню: из экранчика, подставочки и такой штучки, на которой буковки печатают!»
Оказалось, что когда следователю Генеральной прокуратуры показали сведения, извлеченные из компьютера «Русской старины» о незаконных обменах и прочих махинациях с жильем, она пренебрежительно отмахнулась от них и сказала, что сведения из компьютера ничего не значат, для нее лично единственным достоверным источником данных о жилье является домовая книга. И заодно рассказала, как называются составные части компьютера...
А потом было долгое следствие. Я уже не имела к делу никакого отношения, поскольку не считала этичным даже интересоваться ходом расследования у Генеральной прокуратуры. А ребята, в том числе и Дима Хлыновский, работали у нее в бригаде. Изредка доносились слухи о том, что двадцать второй отдел в доме, где и стены имеют уши, громко обсуждал, как они подсунут следователю якобы выданные признавшимися пацанами патроны из квартиры Тараканова: они выбирали место, где спрячут старательно упакованные ими патроны, а потом скажут следователю, что нашли место их хранения, вместе с ней поедут туда, и она изымет их. Руководство двадцать второго отдела убеждало следователя Генеральной прокуратуры, что экспертиза по пистолету Чумы не может быть признана доказательством, – да в прокуратуре Архитектурного района, говорили они, магазин с места происшествия повставляли в пистолет Чумарина, а потом отвезли экспертам. Катя, услышав это, сказала: вот ведь они бы так, наверное, и сделали; а нам даже в голову не пришло, что такое возможно, хотя пистолет и магазин действительно были
