объятия, как зрелый финик. Но сам-то он прожил со мной несколько лет, уж должен немножко разбираться в том, как и на что я буду реагировать. Удивляюсь, как он находит момент скрыться в подполье именно тогда, когда я и в самом деле готова упасть ему на грудь и признаться, что не могу без него. А появляется он аккурат в ту секунду, когда я весьма убедительно себе доказала, что я без него могу и так даже лучше.
Придя в прокуратуру ни свет ни заря, я чуть не споткнулась о мирно спящего возле моего кабинета Кужерова. Но проснулся он ровно за мгновение до того, как я решила потрясти его за плечо. И поднял на меня совершенно осмысленные глаза.
— Ты где был, чудовище? — гаркнула я ему в ухо.
— Пиво пил, — искренне ответил он, совершенно не ассоциируя свой ответ с рекламой пива.
— А отпечатки взял?
— Обижаешь, начальник. — Сергей полез за пазуху и долго там шарил, пока не вытащил какой-то смятый листочек. Он расправил его, поднес к лицу, зачем-то понюхал, после чего протянул мне: — На.
— Что это?!
— Это дактилокарта, — Кужеров с трудом выговорил трудное слово, — потерпевшего твоего, Коростелева.
— А где постановление о получении образцов и протокол?
— Слушай, я тебя умоляю!..
— Ты их потерял, что ли?
— Ну вот, сразу и потерял! А как вы с Сашкой, помирились?
— Не твое дело! Ты мне зубы не заговаривай, гони протокол.
Кужеров для виду еще пошарил по карманам, после чего честно признался:
— Я забыл его написать. Ну не смотри на меня так, я щас схожу в больницу, сделаю.
— Фужер, ты меня без ножа режешь, — простонала я. — Пошли в кабинет, при мне напишешь протокол, а я кого-нибудь пошлю его подписать.
Я за шкирку подняла его и потащила в кабинет. Когда он встал, я поняла, что он намного пьянее, чем мне показалось сначала. Похоже, что он пил всю ночь.
— Фужер, миленький, ты что, развязал?! — ужаснулась я, сбросив его на стул у двери.
— Да я в порядке, — лепетал он, отворачиваясь, чтобы не дышать на меня.
— Понятно. — Я открыла сейф, бросила туда смятую дактилокарту, вытащила из стола бланк протокола получения образцов для сравнительного исследования. — На, садись пиши. Иди, иди сюда.
Кужеров с трудом поднялся и сел на мое место к столу. Я вложила в его могучую лапищу шариковую ручку, но заставить писать не смогла. Он некоторое время сидел, уставясь в протокол, потом бросил ручку, поднес мне прямо к носу свою волосатую руку с тремором и сказал:
— Нет, Машка, и не проси. Мне сейчас стакан-то не удержать, а ты хочешь, чтобы я тебе писал на бумаге. Потом.
— А почему дактилокарта одна? Я же тебя просила и у злодея взять отпечатки…
— А у злодея я не взял по объективной причине.
— По какой еще объективной причине? Ух, так бы тебе и врезала! — Я сделала вид, что замахнулась на него, и он испуганно пригнулся.
— А он, когда в окно прыгнул, руки себе разбил, у него все руки в крови запекшейся. Никак было не приложить к дактокарте… — И Фужер развел руки.
— А тебе слабо было докторов позвать, чтобы они ему ладони-то промыли?
— Ой, Маша, все равно. Все руки в ранах, ничего бы не получилось. Ну не бухти. Хочешь, я поеду с трупа отпечатки возьму?
Я по достоинству оценила героический поступок пьяного Кужерова: получать отпечатки пальцев у трупа — занятие малоприятное. Криминалистов не допросишься, не любят они это дело.
— Скажи-ка мне, чудовище, а где ты так нажрался? — спросила я со вздохом, присев перед Кужеровым на корточки.
— Ты понимаешь, Маша, — начал он мне рассказывать с эпическими нотками в голосе, — приехал я в больницу; в глотке сухо, дерет. Пришел к врачу. А у того, похоже, не лучше. Ну, мы скинулись, я даже сбегал, мне нетрудно. Вот так и посидели. А что?
— А ты пальчики Коростелеву откатал до того, как в лабаз сбегал, или после?
— Вопрос на засыпку, — пробормотал Кужеров, отводя глаза.
Я поняла, что он не помнит момента получения отпечатков. Вздохнув, я поднялась на ноги, пошла в канцелярию и достала из холодильника бутылку пива, припасенную Зоей для Горчакова в пятницу, поскольку было очень жарко, а герой-любовник всех времен и народов любит охлаждаться пивом в теплые дни. Для Горчакова пиво уже несвежее, а для Кужерова сойдет.
Фужер, застонав от благодарности, припал к бутылке, как младенец к материнской груди. Когда же он от нее оторвался, во взгляде его светилось желание немедленно на мне жениться, поскольку ему больше нечем было отплатить мне за несказанную доброту. Отдышавшись, он даже попытался выразить это желание вербально. Жену его я знала, симпатичная молчаливая женщина. Детей у них не было, она к Фужеру относилась, как к ребенку, правда, состоящему на учете в детской комнате. В принципе, и Фужер ее любил и платил ей заботой, насколько мог. Помню, один раз он мне устроил истерику, когда в субботу нужно было ехать на уличную операцию, ковать железо, пока горячо, пока клиент желал показать место убийства. А Фужер уперся рогом — не могу обеспечивать оперативное сопровождение, у жены день рождения. Как я его ни уламывала, стоял на своем, как кремень. Я ему про злодея — ведь в понедельник будет поздно, а он мне про жену: а у жены день рождения, и хоть ты тресни. Что делать? Отпустила. Выклянчила у дежурки постового, а понятых бегала искала сама.
После пивка Кужеров возродился прямо на глазах.
— Ты завтракал? — спросила я.
— Да я и не ужинал, — честно признался он.
Я налила воды в чайник, из холодильника извлекла слегка подсохшие остатки торта со взбитыми сливками и два бутерброда с семгой — все горчаковские объедки. Сервировав Кужерову завтрак, я почти с материнскими чувствами наблюдала, как он ест. Все-таки есть что-то трогательное в жующем опере, заставляющее на его фоне ощущать себя княгиней в сиротском приюте.
Наконец Сергей отставил пустую кружку и, сметя со стола крошки, отправил их в рот. Вот теперь его можно было употреблять по прямому профессиональному назначению.
— Слушай, Маша, — начал он. — Я тут немножко в нашем потерпевшем покопался. Квартиру они снимают. Соседи про них ничего сказать не могут, ведут себя тихо, незаметно.
— А почему снимают?
— Он прописан в комнате в коммуналке, я туда зашел — не приведи Господь! Коридор — метров сорок, на кухне соседей больше, чем тараканов, последний этаж без лифта. В общем, “Воронья слободка”.
— А она?
— А она вообще в Питере не прописана. Но квартиру снимала она, я с хозяйкой поговорил. Мужа этого, Коростелева, хозяйка вообще не видела, с ней девица договаривалась. Но предупредила, что будет с мужем жить. У хозяйки претензий никаких.
Я поразилась — когда только Фужер все это успел выяснить? Но он продолжал доставать из шляпы кроликов.
— Сходил я на завод, где Виктор этот работал. Там его хорошо характеризуют, говорят, парень был старательный и непьющий. Про жену его ничего не знают. Друзей на работе не было, ни с кем особых отношений не поддерживал.
— Сережка, когда ты успел?!
— Да брось, — отмахнулся он, — долго ли умеючи? Я тут накопал одну интересную штучку. Коростелев вроде был судим.
— Вроде?
— Понимаешь, пробил я его по ИЦ — сведений нет. Может, не у нас сидел? Но я в отделе кадров на заводе спросил адрес мастера из цеха, где Коростелев работал. Слетал я к нему, благо недалеко. Мастер мне много не рассказал, но упомянул, что к Коростелеву на работу как-то зашел мужик, смурного вида, и
