в разные стороны и сбежали, а спасительница Пачевского вдруг исчезла в воздухе столь же внезапно, как появилась.
Окровавленный Пачевский поднялся с земли и, прихрамывая и держа двумя руками спасенный портфель, пошел к фургону…
Впрочем, этот маленький инцидент никак не отразился на общем ходе нашей правдивой истории. Через пару дней Пачевский был снова в порядке, снова колесил по Москве с левыми и правыми тиражами, снова играл в теннис, бегал по утрам в парке «Сокольники» и даже заглядывался там на молоденьких болонок тьфу, простите, на молоденьких блондинок, хозяек этих болонок…
А дома, после душа, втягивая живот, он с гордостью смотрел на себя в зеркало в фас и профиль — он похудел, окреп, помолодел…
И выглянул из санузла:
— Ангелина!
— Что, милый? — сказала она через плечо, сидя за кухонным столом и строча на швейной машине какое-то белое одеяние. — Я не Ангелина.
— А кто?
— Я Ангел с Небес.
— Ладно, Ангел, а Шура где, жена?
— Ушла в магазин.
— Тогда ты! Подай мне тапки.
— Минутку, я занята…
— Какой, блин, минутку?! Я тут мокрый стою!
Она словно обмерла — перестала строчить, медленно повернула к нему свое ангельское лицо, и вдруг ее небесно-голубые глаза наполнились слезами, и она, закрыв лицо руками, стала рыдать, совсем как ребенок.
— Эй, в чем дело?
Но она, отвернувшись, продолжала рыдать.
Навернув полотенце на пояс, он подошел к ней, тронул за плечо:
— Эй, что случилось?
Но она резко отстранилась и сказала; рыдая:
— Все! Все! Я улетаю? Я не могу так больше!
Он попытался обнять ее:
— Куда ты улетаешь, глупая?!
— Не прикасайся ко мне! Все! Все! Прощай! — И она стала бегать по квартире и судорожно швырять в свою сумку какую- то косметику, бижутерию.
— Ну подожди! Подожди! В чем дело?
— Ни в чем! Ты мне нагрубил! Ты мена обидел! Прощай навсегда! — И она взвилась в воздух, воспарила под потолок.
Он подпрыгнул за ней, пытаясь поймать, но она зависла под потолком горизонтально — так, что он был не в силах ее достать. И стала словно проваливаться сквозь потолок.
— Эй! — закричал он испуганно. — Постой! Не улетай! Ангел!..
— Нет! — жестко сказала она, уже наполовину исчезнув в потолке. — Я улетаю! Ты мне нагрубил!
Он брякнулся на колени и простер к ней руки:
— Прости! Я не хотел! Честное слово! Я извиняюсь! Ну, прости! Ну пожалуйста!
Она чуть снизилась:
— Мужчина, ты меня обидел!
— Я больше не буду, клянусь!
Она опустилась еще чуть-чуть и теперь висела в воздухе, словно юная еврейка на картине Шагала.
— Я тебе не верю!
— Верь мне! Честное слово! Я не хотел!
Она снизилась еще, сказала со слезами:
— Это было грубо, мужчина…
Он дотянулся до нее, схватил ее, обнял, стал целовать и завалил в кровать.
Она сопротивлялась, уклоняясь от его поцелуев:
— Нет! Не смей! Я не хочу! Нет!..
Но он уже сорвал полотенце с чресел своих и…
Позже, бессильно лежа на его плече, она тихо шептала:
— Мне было так хорошо… Мужчина, я тебя люблю. Пожалуйста, не обижай меня. Никогда не обижай, ладно?
— Ладно.
— Ты обещаешь? Если ты еще раз меня обидишь, я не смогу летать.
Он удивился:
— Как это? Почему?
Потому что ангелам вообще нельзя на вашу, землю. Здесь такая атмосфера! И такая грубость. Мне тут очень трудно. Не обижай меня, ладно?
— Хорошо. Но и ты… Так нельзя — чуть что, сразу в слезы. Может, ты беременна?
— Нет еще.
— Откуда ты знаешь?
— Я знаю.
— Ладно. А теперь… Пожалуйста, исчезни — счас Шура придет, мы с ней в деревню едем.
— В какую деревню? Зачем?
— За детьми. Они у Шуриных предков, а через неделю им в школу, первое сентября. Встаем.
— Поцелуй меня…
Он поцеловал,
— Еще!
Из прихожей послышался скрип ключа в двери. Он испугался:
— Все, все! Исчезни! Шура идет!
— Нет, поцелуй!
Он поцеловал ее и поспешно встал, а она сказала:
— Я тоже хочу в деревню.
Он удивленно повернулся:
— А тебе-то зачем?
И увидел, как она медленно уплывает вверх, растворяясь в воздухе под потолком.
Но — запоздало: Шура с пластиковыми сумками «Седьмого континента» уже на пороге и; изумленно глядя в потолок, испуганно хлопает глазами:
— Что это?.. Что это было?..
— Где? — сказал Пачевский.
— Ну вот, в воздухе! Только что…
Он пожал плечами:
— Что там могло быть? Тебе померещилось… — И, навернув полотенце на бедра, прошел мимо нее на кухню.
Шура, хлопая глазами, смотрела на потолок, потом—вслед своему мужу, снова на потолок над кроватью и снова Пачевскому вслед. Затем, закрыв глаза и стряхивая наваждение, потрясла головой.
Церковный звон остановил ее посреди бульвара. Она замерла как вкопанная, слушая его, и зачарованно пошла на эти звуки — пошла, не обращая внимания на поток авто, на красные светофоры…
