предусматривалось прибытие резервов противника. Так, группировка «западных» перед фронтом 2-й армии «восточных» усилилась через двое-трое суток после начала боев до 10–12 пехотных дивизий, группировка перед фронтом 15-й армии «восточных» — до 15–16 пехотных и 2–3 танковых дивизий.
Кроме того, некоторый элемент «поддавков» внесли действия генерал-лейтенанта И.В. Болдина, игравшего за командующего «западных». Как отмечал в своем докладе по игре начальник Западного отдела оперативного управления Генерального штаба КА генерал-майор Кокорев, Болдин «на первом этапе принял неправильное решение — по всему фронту отходить на новый оборонительный рубеж. Этим решением он не только не усложнял условия для «восточных», но прямо облегчал им решение задачи, вследствие чего генерал армии т. Павлов выправил неправильное решение т. Болдина»[34] . Впрочем, в дальнейшем решения за «западных» принимались правильно и нареканий со стороны руководства игрой не вызывали.
Наиболее интересным является вопрос о взаимосвязи проведенной игры и реальных планов Западного фронта на первую операцию. Однако если мы сравним построение армий и направления их ударов в игре с имеющимися планами, то обнаружим весьма слабую корреляцию между ними. Так, по апрельской директиве наркома обороны и начальника ГШ КА Западный фронт должен был наступать на Варшаву и Вислу двумя армиями (4-й и 13-й), прикрываясь с севера и со стороны Восточной Пруссии 10-й и 3-й армиями. В мартовской игре на Варшаву и Вислу наступали две сильные армии (2-я и 15-я) со слабой армией-связкой на стыке между ними (9-й). Прикрытие со стороны Восточной Пруссии возлагалось всего на одну армию (1-ю). С «Соображениями…» сентября 1940 г. мартовская игра стыкуется еще меньше. Ввиду того, что тогда планировалось наступать на север и северо-запад в Восточную Пруссию, а не на Варшаву и Вислу. Можно, конечно, выдвинуть предположение, что на игре был отработан вариант использования старой группировки, с перенацеливанием ее с Восточной Пруссии на Варшаву. Соответственно опыт игры заставил пересмотреть наряд сил и распределение армейских управлений. Но эти рассуждения подтвердить или опровергнуть, увы, нечем. Можно выдвинуть весомые аргументы как «за», так и «против» этой версии. Она останется лишь версией.
В целом при изучении материалов игры напрашивается вывод, что ее задачей была все же не отработка планов, а учеба командного состава. В этом мартовская игра в Минске похожа на январские игры в Москве. Некоторая перекличка с планами имела место разве что в отношении изучения местности на направлениях вероятных действий войск фронта. Учебные задачи были вполне определенно прописаны в плане игры:
«Тренировать командующих армиями и штабы фронта и армий в умении:
а) организовать, спланировать и обеспечить в боевом и материальном отношениях наступательную операцию фронта и армии;
б) управлять войсками и организовывать взаимодействие родов войск и с соседями в ходе операции, в условиях резко меняющейся обстановки;
в) быстро разбираться в обстановке, находить свое место в операции, принимать соответствующее обстановке решение со смелой, решительной перегруппировкой и созданием сильного кулака на решающем направлении и твердо проводить его в жизнь;
г) культурно оформлять всю отрабатываемую документацию»[35] .
О том, как эти общие задачи детализировались в ходе учений, можно судить по задачам армий на различных этапах игры. Например, «Развитие удара в оперативной глубине противника при угрозе с флангов» (для 2-й армии), или «Действия ограниченными силами и на широком фронте против обороняющего укрепленную полосу противника» (для 1-й армии), или «Разгром крупных резервов противника в его оперативной глубине» (для 15-й армии). Конечно, в реальных июне— июле 1941 г. пришлось решать совсем другие задачи, но на лете 1941 г. война не заканчивалась. В реальных 1943– 1945 гг. и даже 1942 г. эти формулировки были уже вполне к месту.
Ввиду очевидных несовпадений вводных мартовской игры и реальных планов первой операции на западном направлении, результаты игры не позволяют сделать каких-либо далеко идущих выводов. Об осуществимости реальных планов игры не сказали практически ничего. Вместе с тем игра была своего рода экзаменом для штабов и их командующих. К сожалению, в игре не участвовал генерал Коробков — командующий 4-й армией Западного особого округа. Это достаточно противоречивая фигура, и получить его предвоенную оценку как военачальника из уст представителя Генштаба было бы весьма любопытно. Однако два других командарма Западного особого округа в игре участвовали, и их работа была оценена.
Штаб 3-й армии в игре стал штабом 1-й армии. Командующий армией В.И. Кузнецов был оценен генштабистами положительно: «За все время игры командующий армией принимал решения в соответствии с обстановкой, грамотно реагировал на изменения в обстановке». Также было отмечено продуманное планирование штабом «1-й армии» частной операции по срезанию Сувалкского выступа. Как недостаток в работе штаба была отмечена торопливость расчета при перегруппировках войск, без внимательного подсчета времени и величины соединений.
Штаб 10-й армии на учениях играл роль штаба 2-й армии — мощного ударного объединения, самого многочисленного в игре. Командующий 10-й армией генерал-майор Голубев прибыл на второй день игры[36], но быстро включился в работу. Наблюдателем от Генштаба было отмечено, что с его прибытием «работа командования и штаба резко улучшилась и действия армии стали решительнее и смелее». Общая характеристика командарма также была положительной: «В процессе дальнейших этапов игры т. Голубев грамотно реагировал на изменения в обстановке, проявляя в этих случаях соответствующую инициативу». Следует отметить, что до его назначения командующим 10-й армией Голубев был старшим преподавателем в Академии им. М.В. Фрунзе. По иронии судьбы по оперативным планам Западного фронта (ЗапОВО) 10-й армии доставалась сугубо вспомогательная задача.
Вместе с тем не следует думать, что игра была показухой, в которой все получили положительные оценки. Так, командующим «игровой» 15-й армией, роль штаба которой выполнял штаб 4-й армии округа, был назначен командир 28-го корпуса генерал-майор Попов. Его решения и действия были подвергнуты резкой критике, Павлову даже пришлось поправлять комкора-«командарма». Собственно, штаб округа выполнял роль руководства учениями, штаб фронта как таковой в игре не участвовал. Учеба в ходе игр была, безусловно, полезной для штабов Западного особого военного округа. Более того, вышеупомянутый генерал-майор Кокорев в своем докладе по игре отмечал: «Сколоченность штаба фронта по сравнению с осенней полевой поездкой резко повысилась. Особенно это заметно на работе оперативного отдела, который в процессе игры показал слаженную работу командиров отдела, которые в основном являются окончившими в 1940 году академию им. Фрунзе»[37]. Мало кто из этих «академиков» мог даже представить себе, что его ждет буквально через три месяца, в июне 1941 г.
Несмотря на всю условность и учебный характер мартовской игры, она поставила один из насущных вопросов, связанных с реорганизацией Красной армии в предвоенный период. Поначалу во вводных на игру присутствовали танковые бригады. Однако решение на формирование тридцати мехкорпусов было уже принято и участвовавшие в игре представители Генштаба внесли соответствующие коррективы. Теперь в распоряжении командующих армиями были только механизированные корпуса. Это сразу же вызвало дискуссию о характере их использования. В отчете Генштаба КА по итогам учения было сказано следующее: «В процессе игры остался не совсем ясным вопрос использования танковых частей для поддержки пехоты при отсутствии танковых бригад. В основном были две точки зрения: одна — при прорыве в качестве поддержки пехоты выделять стрелковым корпусам танковые дивизии и вторая — прорывать оборонительную полосу артиллерией и самой пехотой, после чего вводить МК в прорыв»[38]. В числе сторонников растаскивания мехкорпусов на поддержку пехоты был начальник штаба 10-й армии генерал-майор Ляпин. Для решения задач поддержки пехоты он выделил от каждого мехкорпуса 2-й «игровой» армии по танковой дивизии, распределив их равномерно по стрелковым корпусам ударной группировки армии. Таким образом, уже едва ли не в первой игре с новыми соединениями возник вопрос о целесообразности ликвидации видового разнообразия механизированных частей Красной армии. Однако эти «сигналы снизу», к сожалению, в расчет при формировании мехкорпусов приняты не были.
Помимо трудностей, возникших с использованием танковых частей и соединений, шероховатости возникли в отработке действий еще одного рода войск — авиации. Тогдашний командующий 3-м дальнебомбардировочным корпусом Скрипко в своих мемуарах подверг проводившуюся игру резкой критике.
