мной в последнюю часть этого романа. Остался в предыдущих частях юношеский запал наших наивных положительных героев создать в отдельно взятом Бауманском районе зону, свободную от криминала. Там же, в первых частях, похоронены два трупа несостоявшихся русско-украинских Ромео и Джульетты — Ромео с погонами старшего лейтенанта российской милиции повесили в украинской Вероне, то есть, простите, в Луганске, а украинскую Джульетту опустили в Москве в проститутки, а потом отравили клофелином. Наивного туляка Утырского сделали «паровозом» и по статьям 170 и 226 УК РСФСР отправили на три года в места не столь отдаленные, а Наталья и Елена Куриловы вышли из зала суда на свободу «по амнистии» и затерялись в московском чреве. Как говорили в моем детстве, «кто остался на трубе?». «На трубе» остались капитан Андрей Дугин и ваш покорный слуга, который, будучи членом Союза журналистов с 1962 года, с тех же доисторических пор свято веровал в силу печатного слова. После такого мощного, на полгазетной страницы, залпа «Известий» я был уверен, что Дугин спасен.
Но не тут-то было — времена иные! Кого сейчас в России колышут газетные публикации?! Прилетев в Россию месяца через три, я обнаружил, что Дугин по-прежнему без работы и все еще под следствием по делу о пропавших диктофоне и телефоне, а встречный иск, который он пытается предъявить милиции за незаконное увольнение из милиции, у него не принимает ни один московский суд.
Вздохнув, я отправился на Тверскую, 13, в Московскую мэрию к Александру Ильичу Музыкантскому, вице-мэру Москвы, префекту Центрального административного округа и, что самое главное, приличному и честному, как мне сказали, человеку. Музыкантский принял меня хмуро, но при мне прочел известинскую публикацию и только после этого поднял на меня усталые голубьте глаза. В них была тяжелая интеллигентская тоска.
— Ну, ладно, — сказал он. — Это газетная статья. Но вы, как писатель, можете дать мне слово, что ваш Дугин — действительно порядочный человек?
И я впервые в жизни проникся состраданием к такому крупному российскому чиновнику. Вот он сидит в своем пресветлом кабинете в самом сердце Москвы, он — второй или третий после Лужкова хозяин Москвы — но вокруг него такое море жулья, бандитизма, коррупции, политической, чиновничьей и уличной проституции, что в отчаянии он уже не верит никому и ничему, даже «Известиям», и, как о последней соломинке, просит о самом простом — элементарном честном слове.
Я дал ему это слово, и тогда он сказал мечтательно:
— Вот если бы ваш Дугин выиграл суд против милиции, я бы с удовольствием взял его к себе, мы как раз думаем создать при УВД ЦАО отделение по борьбе с проституцией, он бы его и возглавил. Но пока суд не восстановит его в милиции, что ж я могу сделать?
Потом я то же самое слышал от многих важных лиц, даже от первого помощника министра МВД России.
— Мы «просветили» вашего Дугина, — доверительно сказал он. — Это действительно чистый мужик, нам как раз и нужны такие, но… Пусть он сначала через суд восстановится в милиции.
— Но суды не принимают от него иск к вашему ведомству!
…Стоп! Я не стану сейчас расписывать эту часть романа длиннее предыдущих. Вот лишь внешняя канва событий. «Известия» за подписью первого заместителя главного редактора отправили в суд письмо о том, что редакция держит под контролем «дело Дугина» и намерена осветить его суд с московской милицией. После этого суд принял иск Дугина, и спустя еще несколько месяцев, уже в августе 1996 года, это дело слушалось в Замоскворецком районном народном суде. Я как раз летел тогда на Курилы с грузом гуманитарной помощи и остановился в Москве, чтобы поприсутствовать на судебном заседании.
О, как жаль, что там не было кинокамеры! Какой роскошный и драматический эпилог я видел! Как методично давала судья возможность двум наемным адвокатам Управления московской милиции изобличить Дугина в злоупотреблениях служебным положением и хищении магнитофона и телефона, как спокойно и деловито разрушал Дугин все эти обвинения и как красиво заставил он своего бывшего начальника воскликнуть в сердцах: «Да тебя бы все равно уволили! Не за то, так за это!».
Решением суда Дугин был восстановлен на службе в милиции с выплатой ему не только зарплаты за время вынужденного прогула, но и еще 3 (трех) миллионов рублей в качестве возмещения морального ущерба.
Да, все-таки несправедливость потерпела поражение на этом крохотном участке фронта. Но кто выплатил Дугину зарплату и три миллиона старых рублей за моральный ущерб? Те, кто занимался сутенерством, наживался на проституции, создал неразрывное кольцо круговой поруки, вышел сухим из воды и добивал дерзкого капитана и его команду? Ничего подобного! Эти деньги ему выплатило государство — то самое, которое до сего дня платит зарплаты полковникам и инспекторам, разогнавшим дугинскую бригаду. Наверное, сегодня это уже генеральские зарплаты. Или — пенсии?
По самым последним, 1998 года, сведениям, Александр Ильич Музыкантский, объявив войну коррумпированности милицейских чиновников, все-таки сумел выдавить этих бравых полковников в отставку и на пенсии…
Периодически я встречаюсь с майором Дугиным. Чаще всего наши встречи бывают на бегу, на пару минут, где-нибудь на Пушкинской площади, чтобы успеть сказать друг другу: «Привет! Как дела?» Однажды я ждал его на углу Тверской, рядом с «Макдоналдсом». И, как обычно, ко мне подгребла смазливая разбитная молодка с вопросом: «Красивую девушку для удовольствия хотите?» Но не успел я ответить, как ее словно ветром сдуло. Я оглянулся: в потоке прохожих ко мне приближался Андрей Дугин. Он был не в форме, а все в том же своем «самопальном» джинсовом костюме.
— Почему она от тебя шуганулась? — спросил я Андрея.
— Так это же Наталья Курилова, — сказал он.
А незатихающую «борьбу» милиции с проституцией можно увидеть ежедневно с 19.00 до 02.00 на всем протяжении Тверской улицы от Белорусского вокзала до Манежа. Особенно наглядно ее видно в свете фар милицейских автобусов, которые по ночам патрулируют Пушкинскую и Триумфальную площади и прилегающие к ним переулки.
Первый антракт
Письма трудящихся в газеты, журналы и другие издания
