Но в ту ночь мне нельзя было заниматься любовью, это был счастливый период «тампаксов». И я понимала, что далеко это пойти не может. К тому же Зина, как я сказала, умеет лишь одно — лечь и удивлять своим роскошным телом. Женщина ты или мужчина, лесбийская это любовь или еще какая — она будет принимать твои ласки как бы из милости, ничего не давая в ответ. То есть ты должен работать за двоих. А у меня не было охоты к таким активным действиям, я просто хотела поласкать ее тело. Тем более что мой любимый персиковый йогурт так легко слизывался с ее спины, и эти кусочки фруктов так возбуждающе цеплялись за язык, что я уже получала безумное наслаждение, это было нечто божественное. Но даже при всей моей чувственности и фантазии мне всегда нужна обратная связь: нравится — не нравится, приятно — неприятно. Конечно, я понимаю, что есть тихие женщины, а есть громкие, разные есть. Но какова бы ни была женщина в своих внешних проявлениях, тело не обманешь.
Если тело наслаждается, страдает от вожделения и хочет соития, оно будет само сообщать об этом, оно будет вздрагивать, выгибаться в спине, руки будут ползти вверх, возникнет едва уловимое дрожание кожи. Я не знаю, чувствуют ли это мужчины, но я это чувствую безумно. Такое легкое тепло, которое начинает вдруг исходить от тела партнерши и тогда с ней можно делать все что угодно. Можно даже просто лежать и все равно происходит катарсис. А тут передо мной был просто труп какой-то. И я поняла, что мое возбуждение сходит на нет, что мне уже не хочется ни ласкать, ни облизывать эту девушку.
Но я совершенно забыла о том, что мы с ней не одни в этой комнате. Что там есть еще один человек, очень падкий на женщин. Который еще в Москве мечтал трахнуть эту Зину. А меня с этим человеком связывало гораздо большее, чем секс… К тому же, наверно, мы с ней очень красиво смотрелись. Я, стоящая на коленях перед белым телом этой юной красотки, и она, лежащая в такой мучительной истоме. Не прошло и пяти минут, как я вдруг увидела Мартина — он стоял перед нами с его уникально огромным возбужденным пенисом, который парил над моей головой. Я как будто проснулась и подумала: а почему бы и нет? Наверно, у меня возникло какое-то физическое единение с Зинкой, ощущение тождественности наших тел, и я вдруг не почувствовала в ней конкурентку, я сочла, что мне будет даже приятно, если он займется любовью с нею-мной.
Но я тут же и сообразила, что Зинка не будет заниматься с Мартином любовью в том смысле, в каком он это любит и понимает. Потому что даже по-английски to make love означает совместное занятие, соучастие в этом процессе обоих партнеров. И это при всей легендарной холодности английских женщин! А Зина не просто холодная, она — никакая. И я предлагаю Мартину как-то поласкать Зину — целовать ее, гладить, трогать, а сама начинаю заниматься с ним оральным сексом. За два года нашего общения оральный секс с ним превратился уже не только в искусство, но еще и в нечто такое, что позволяет мне ощущать слитность с его плотью и даже духом. В итоге оральный секс стал для меня удовольствием ничуть не меньшим, чем для него.
И вот я делаю ему минет, а он целует Зинке шею, плечи, спину, но та и на это никак не реагирует. Она лежит, не шелохнувшись. Даже не двинув бедром, ничего не говоря, не постанывая, не посапывая. Это было странно и непонятно. Мартин попытался как-то достать ее грудь, проникнуть к ней сбоку, но Зинка очень увесисто лежала на животе и не собиралась ему это позволить. Я вдруг поняла, что мне надо снова обратиться к Зине, потому что я смогу быть с ней погрубей, смогу перевернуть ее на спину. Что ж это такое в конце концов! Полное фиаско! Два взрослых человека не могут трахнуть одну девчонку! Я оставляю Мартина, который продолжает заниматься Зиной выше ее талии, и начинаю ласкать ей ягодицы, целовать их. Но наверно, даже я не смогу подобрать название тому, что было дальше. Во всяком случае, оральным сексом это не назовешь. Она лежала на животе, я, нагнув голову, пыталась и так и сяк подлезть к ее половым губам, а она лишь слегка раздвинула ноги, что было мне подарком, я так понимаю. То есть вот и вся ее реакция на мою активность. Боже! На меня уже стала накатывать злость. Думаю: черт подери, тут два человека на тебя работают, а ты лежишь, как полено! Вместо того чтобы лечь на спину, чтобы я могла сделать тебе же приятное! Или хотя бы приподнимись на колени, положи под живот подушку, не могу же я тыкаться лицом в простыню, измазанную йогуртом!
И вот я сидела перед ней и думала: я, конечно, понимаю, что человек может быть неопытным. Хотя она уже была женщиной к тому времени. И, насколько я знаю, у нее были контакты втроем и даже больше. Потому что, когда мы с Мартином загорали на пляже, а она прятала свое роскошное белокожее тело дома, к ней приходили мужчины в разных количествах. Но у меня было ощущение, что она не только не может, но и не хочет мне помочь. И тогда я, как человек принципиальный, своими руками подняла ее достаточно увесистую задницу и как-то, изощряясь, согнувшись, держа ее попу на весу, попыталась целовать ее интимные части, вылизывать их языком. Это было очень недолго, потому что мои руки слишком слабы для такого веса. Но я бросила это гиблое занятие не от усталости, а потому, что увидела Мартина. С ним произошла совершенно потрясающая вещь. Член его обмяк, и я вдруг поняла, что он давно не хочет эту Зину, он перестал даже прикасаться к ней!
Конечно, это была моя победа, и потом, когда мы это обсуждали, Мартин сказал, что он не переваривает женщин, которые так неэмоционально откликаются на его ласки. Но тогда… Тогда дело стало принимать уже комический оборот. Мартин подлез ко мне и стал ласкать меня. Я говорю: «Нет уж, ты займись Зиной, потому что сегодня я физически не могу заниматься любовью. А заниматься с тобой оральным сексом — это значит ее оставить в покое. Но зачем же так обижать девочку?» Он говорит: «Да не нужна она мне!» А я отыгрываюсь: «Как это не нужна? А кто меня из Подгорска вызвал, чтобы обеспечить тебе эту пышную задницу? Кто вокруг нее козлами прыгал? Разве не ты и Савельев?» Он говорит: «Я тебя прошу: помоги мне!» А для меня желание мужчины — закон. Тем более — любимого мужчины. И вот я начинаю заниматься сразу двумя — руками ласкаю Зину, а ртом возбуждаю Мартина. И испытываю приступы смеха. А потом говорю: «Все, дорогой, ты уже возбужден, давай заканчивай это дело без меня». И ушла на свою кровать в надежде, что у них будет половой акт, а я посмотрю на него и таким образом поучаствую в происходящем.
Но не тут-то было! Он перевернул ее на спину, она не сопротивлялась перевороту. Просто перевернул силой, и она перевернулась, как куль. Было бы у него больше силы, она бы, наверно, покатилась с кровати. И дальше — потрясающе смешная картина, когда человек пытается обманывать сам себя. Она лежит ровненько, раскинув свои великолепные груди. Красивая, такое божественное тело в лунном свете. Грудь у нее, конечно, сногсшибательная. Даже больше, чем мне нужно для моих сексуальных фантазий. И форма не безупречна, но красива. Особенно когда она лежит. Это некое произведение искусства. И около нее Мартин, тоже весьма впечатляющий и дрожащий от возбуждения, которое я ему обеспечила. Он уже нагибается к ней. Ноги на месте, а все тело уже в полете, оно тянется к ней, и. луна четко выделяет его нижний профиль. Природа, надо признать, одарила его некоторыми возможностями, вполне сравнимыми с теми, которые изображены на фресках в Помпеях. Может быть, у него не очень богатая сексуальная фантазия, но над этим можно поработать, это можно развить, и тогда он действительно мог бы стать гениальным любовником. И вот она, Зина. Мартин прильнул к ней и пытается завершить эту пьесу неким подобием полового акта, слиянием тела с телом. И тут я вижу такое грубое несоответствие слов и дела. Эта Зинка вдруг, словно проснувшись, кричит: «Ой, мамочки, нет!» И тут же раздвигает ноги. Я, как психолог, могу вам сказать, что жесты первичны. Вторичны слова. А для восприятия иностранцем — тем более. Мартин в состоянии возбуждения просто не слышит русских слов. И я всегда просила его во время секса разговаривать по-английски. Меня это безумно возбуждает. Этот низкий английский говорок, такое импортное бормотание — это просто чудесно. И естественно, он ни черта не слышит про ее мамочку, он видит ее гостеприимно распахнувшиеся ноги, и его тело реагирует на это однозначно, он пытается в нее войти. А она стала кричать: «Нет! Я не хочу! У меня опасные дни! Не надо! Не смей!» И несчастный Мартин засуетился. Он то в нее, то из нее, у него же воспитание нерусское. Тут что-то невероятное стало происходить, она заорала: «Ты в меня кончил!» Он сказал: «Нет, что ты! Смотри, у меня еще все на взводе!» Но она вскочила. Хотя, понятное дело, он еще никуда не кончил, он еще был безумно возбужден. Причем — на грани не только сексуального взрыва и извержения, но и злости, обиды. А она вскочила и убежала в душ. Он подошел ко мне. И естественно, я, как мусорное ведро для слива всяких неудач, опять занимаюсь с ним оральным сексом. Чтобы он если уж не морально, то хотя бы физически разрядился. Потому что — я знала, да и он потом говорил — его оскорбило такое пренебрежительное отношение Зинки к его сперме. Ведь я-то отношусь к мужской сперме, как к удовольствию, и Мартин к этому привык. Конечно, если мне не нравится мужчина, не нравится запах его тела, я не могу заниматься с ним оральным сексом. Но
