один добрый совет, когда ты окажешься в затруднении. Этот человек бывал в степи и знает скифов.
Агелай предстал сухой, горбатый, с чахлыми волосами на подбородке. Свита взялась за бороды в знак изумления. Она готова была засмеяться и ждала соответствующего проявления на лице царя. Дарий тоже был удивлен, рассержен, но, подавив гнев, чуть заметным движением дал согласие на просьбу Гистиэя.
Начался переход.
Дарий хотел снова, как на Босфоре, насладиться видом своего могущества. Ему соорудили пирамиду с троном на вершине, а все уступы заполнила сверкающая свита. Но солнца не было в этот день, из-за Истра тяжелыми кораблями плыли тучи, под их пологом кружилось синее воронье. Что-то неуловимое пробежало по лицу царя. Он долгим взглядом обвел приближенных, заглядывая каждому в глаза. Ответные взоры, как всегда, ничего не выражали, кроме подобострастия. Только милетский тиран встретил его таким же долгим испытующим взглядом. Дарий вспомнил его недавние слова: «Истр — река раздумий. Всякий, вступающий в Скифию, должен долго думать над нею».
Ариарамн, с обнаженным мечом, стоял на мосту, дожидаясь мановения царской руки. Рука не поднималась. Дарий сидел молчаливый, непроницаемый, и только Гистиэй догадывался, какие вихри закружились в душе царя. Он еще раз обратился к трону, но Дарий, бросив на него украдкой последний короткий взгляд, гордо выпрямился и подал знак.
Когда затрубила царская труба, Дарий не узнал ее звука: он походил на мычанье коровы и затерялся в степных далях. За мостом начиналась плоская, неохваты-ваемая глазом равнина, поросшая сочной травой. Как только конница, прогремев по мосту сверкавшими подковами, ступила на скифский берег, она точно провалилась в .землю по колено. Кони и люди становились маленькими, а слоны выглядели навозными жуками. Сдвинув брови, царь следил за уходящими вдаль черными потоками, похожими на паучьи лапы. Степь травой и просторами пожирала величие его воинства. Особенно поражала тишина того берега. Дарий привык, чтобы от его войска исходил гул, наполнявший окрестность и заставлявший смолкать всё другое. В нем он слышал свою грозу, величие и шелест крыльев победы. Здесь этого не было. До него долетали — топот ног, стук колес по деревянному настилу, но как только кони, люди, колесницы касались скифской земли, они точно проглатывались тишиной. Бряцающий, шумящий поток, только что громыхавший по мосту, продолжал двигаться на том берегу беззвучным видением. Казалось, всё войско — полк за полком — переходит в иной мир, в иную жизнь.
А вдали сгущалась мгла и угрожающе синела полоса горизонта.
Просидев до полдня, Дарий ушел.
В степях
I
Три дня шел Никодем со своим караваном. Серая цепочка всадников, коней и ослов так сливалась с равниной, что едва различалась издали. Не потому ли их ни разу не заметили из стоянок, мимо которых они проходили? Один раз — это было вечером — люди указали Никодему на что-то, красневшее в лучах заката, похожее на кучу камней. Еле уловимый лай и выкрики доносились оттуда. Потом всё подернулось синью и пропало. В другой раз ничего не было видно, только слышалась песня, похожая на крик, рассчитанный быть услышанным на краю света.
Никодему казалось, что он умер и теперь вновь родился в неизвестном мире. Эллада, Милет, даже недавняя Ольвия вспоминались, как отголоски той первой жизни. Степь расстилалась пустынная, немая, но полная скрытых сил и неуловимого звучания. Всё великое в природе одарено звучанием. Он знал тонкое, как волос, пение Ливийской пустыни, глухие, чуть слышные удары в медь, исходящие от гор Ливана, и теперь всем сердцем слушал голос степей.
Земля еще пахла сыростью и гниением прошлогодней травы, но уже сквозь рыжий покров проступала бодрая щетина новой зелени. Оттого равнина подернулась мреющим светом, похожим на тихое горение. Это была та первая зелень, что приносит в мир радость обновления. В каменистых, песчаных странах, где протекала жизнь Никодема и где не бывало полного умирания природы, он никогда не знал свежести возрождения. Только раз в Египте, в сыром склепе храма Озириса, видел щит, покрытый слоем земли, поросший густой щеткой овса. Узкое отверстие в потолке освещало зеленую поросль, и Никодем содрогнулся от ощущения тайны возникающей жизни. Он вспомнил об этом теперь, глядя на зелень скифских степей.
Равнина лежала обнаженная. Большие птицы, как купальщицы, которым нечем прикрыть наготу, стыдливо бежали прочь. Трава была так низка, что не закрывала гнезд с пестрыми яйцами, встречавшимися на каждом шагу. Самки часто оставались в гнездах, несмотря на приближение каравана, и Никодем каждый раз бранил афинских и милетских болтунов, уверявших, будто скифские птицы не садятся на яйца, а покидают их в гнезде, заворачивая в заячьи и лисьи шкуры. Лисиц было много, они, как собаки, бежали возле каравана, с любопытством рассматривая людей.
А из степной дали неслись вопли глубокой тоски и отчаяния. Там хлопьями взлетала и падала пена, выбрасываемая невидимым кратером. Крики, чем ближе, тем жалобней, пронзительней. Блеснул осколок воды, обрамленный желтой осокой, и Никодем скорей ощутил, чем увидел вьющуюся по полям речку. Над заводью стонала толпа чаек, полоскались утки, проносились стрижи и ласточки, лилиями белели лебеди. Увидев на другой стороне кабана, пробиравшегося к воде, показавшуюся из осоки голову козули, он велел каравану далеко обойти это место.
Здесь обитает Агра.
На ночь остановились у небольшого озерка, откуда лежал путь на львиный камень. На озере шла немолчная возня и кряканье уток. Ночью слышались всплески рыб, блеяние водяного барана, писк пичуг, похищаемых совами.
Никодем заснул ясным сном ребенка и пробудился перед рассветом от непонятного беспокойства. Земля дрожала. Люди переносили поклажу с места на место.
Из нее воздвигли полукруглый вал, высотой с человека. Взобравшись на него, каллипиды размахивали палками, тряпьем, снятыми с себя одеждами. С глухим гулом что-то ползло со всех сторон; храп и фырканье наполняли серую мглу.
Это шли кони. Десятки тысяч коней. Неизвестная сила гнала их в этот час к неведомым полям и травам. Жеребята пугливо жались к кобылам, пытаясь на ходу схватить набухшие сосцы, но матери отталкивали их и молоко синеватыми каплями проливалось на землю. Лагерь оказался в середине гигантского табуна. Люди выбивались из сил, борясь с напором животных. Когда рассвело, Никодем ясно увидел у коней черную полосу вдоль хребта. Короткая грива, отсутствие чолки и бодрая маленькая голова придавали им задорный, неукротимый вид.
— Привет вам, мужественные кони Скифии! — воскликнул Никодем. — Да вселят боги новый огонь в ваши храбрые сердца и да помогут сокрушить надменных коней всемирной тирании!
Солнце взошло. Кони продолжали напирать на стену из поклажи и расходились в стороны, как волны, разрезанные корабельным носом. Они шли до полудня и за всё это время люди не переставали махать палками и одеждами. Никодем был в восторге.
— Радуйтесь, друзья! Это боги послали нам первый знак скифской мощи. То ли увидим еще?
К вечеру караван достиг львиного камня. Он издали чернел, вызывая страх. Это был громадный блок, грубо обтесаный наподобие обелиска. Верхушка его, изрытая впадинами, смутно напоминала голову льва. Отсюда начиналась земля царственных скифов.
По словам каллипида, настоящая степь раскидывалась только в этих местах. Чтобы пройти ее всю, нужен год, но кто достигает предела, тот не возвращается. Там начинается непроглядный мрак, в сгустках которого зарождаются звери и чудовища. Раз в несколько столетий оттуда выходят многочисленные народы,
