Однако Паганель настаивал, и не без оснований, на том, что прихоть и, главное, голод толкали на людоедство не только новозеландцев, но и первобытных жителей Европы.
— Да, — прибавил Паганель, — людоедство свирепствовало среди предков самых цивилизованных народов, и не посчитайте, друзья мои, за личную обиду, если я скажу вам, что особенно оно было развито у шотландцев.
— В самом деле? — сказал Мак-Наббс.
— Да, майор, — подтвердил Паганель. — Если вы прочтете некоторые отрывки из летописей Шотландии, вы увидите, каковы были ваши праотцы, и, даже не углубляясь в доисторические времена, можно указать, что в царствование Елизаветы, в то самое время, когда Шекспир создавал своего Шейлока, шотландский разбойник Сони Бин был казнен за людоедство. Что побудило его есть человеческое мясо? Религия? Нет, голод.
— Голод? — спросил Джон Манглс.
— Да, голод, — повторил Паганель, — а точнее, та потребность пополнять в организме запас азота, содержащегося в животной пище, которую испытывают все плотоядные. Корнеплоды, крахмалистые овощи полезны для работы легких. Но чтобы быть сильным, надо питаться мясом, в котором есть все, что нужно для укрепления мышц. До тех пор, пока маори не вступят в вегетарианское общество, они будут есть мясо, причем человеческое мясо.
— А почему не мясо животных? — спросил Гленарван.
— Потому что животных у них нет, — ответил Паганель, — и это надо знать: не для того, чтобы оправдывать новозеландцев, но чтобы объяснить их людоедство. В этом негостеприимном крае редки не только четвероногие, но и птицы. Поэтому-то маори во все времена и питались человеческим мясом. У них даже существует сезон людоедства, как охотничий сезон в цивилизованных странах. Тут начинаются у новозеландцев великие охоты, иначе говоря — великие войны, после которых целые племена попадают на стол победителей.
— Так по-вашему, Паганель, людоедство в Новой Зеландии переведется лишь тогда, когда на ее лугах будут пастись стада овец, быков и свиней? — заметил Гленарван.
— Очевидно, так, дорогой лорд. Но еще и потом понадобятся годы, чтобы маори отвыкли от мяса своих соплеменников, которое они предпочитают всякому другому, ибо не скоро сыновьям перестанет нравиться то, что нравилось отцам. Если верить дикарям, мясо новозеландцев похоже на свинину, но более ароматно. До мяса же европейцев они не очень охочи, потому что белые добавляют в пищу соль, и это придает их мясу особый привкус, который гурманам не по нраву.
— Они разборчивы! — сказал майор. — Ну, а как они едят это мясо — и белых и чернокожих — сырым или жареным?
— Да зачем вам это нужно знать, мистер Мак-Наббс? — воскликнул Роберт.
— А как же, мой мальчик! — серьезным тоном ответил майор. — Ведь если мне придется кончить свои дни в пасти у людоеда, я предпочитаю быть зажаренным.
— Почему?
— Для уверенности в том, что меня не съедят живым.
— Да, но зато вас станут поджаривать живым, майор! — озадачил его географ.
— Действительно, выбор не из легких, — ответил майор.
— Как бы то ни было, узнайте, к вашему удовольствию, Мак-Наббс, что новозеландцы употребляют человеческое мясо только в жареном или копченом виде. Это люди благовоспитанные, знатоки кулинарного искусства. Но мне отвратительна сама мысль быть съеденным! Окончить жизнь в желудке дикаря! Тьфу!
— Словом, из всего этого ясно, что не следует попадать им в руки, — заключил Джон Манглс. — Будем все же надеяться, что когда-нибудь христианство уничтожит эти чудовищные обычаи.
— Да, остается только надеяться, — ответил Паганель, — но, поверьте, дикарь, раз отведавший человеческого мяса, не так легко откажется от него. Судите сами по двум примерам.
— Каким же, Паганель? — спросил Гленарван.
— О первом сообщается в записках иезуитского миссионерского общества в Бразилии. Как-то раз один португальский миссионер повстречал больную старуху-бразилианку. Ей оставалось жить считанные дни. Иезуит открыл ей истины христианства, и старуха приняла их, не прекословя. Оделив ее пищей духовной, иезуит подумал и о телесной пище и предложил кающейся грешнице несколько европейских блюд. «Ох, — простонала в ответ старуха, — мой желудок не принимает никакой пищи. Вот только одного мне хотелось бы поесть, но этого никто мне здесь не достанет». — «Что же это?» — спросил иезуит. «Ах, сынок, это детская ручка! Я бы, кажется, с удовольствием обсосала косточки!»
— Неужели это так вкусно? — спросил Роберт.
— Вторая история ответит на твой вопрос, мой мальчик, — продолжал Паганель. — Один миссионер говорил в упрек людоеду, что есть человеческое мясо отвратительно и противно божеским законам. «Да, должно быть, и невкусно!» — прибавил он. «О, отец мой! — ответил дикарь, с вожделением поглядывая на миссионера. — Скажите, что не велит бог, но не говорите, что это не вкусно! Если бы вы попробовали!..»
Глава VII
ВЫСАДКА НА ЗЕМЛЮ, ОТ КОТОРОЙ ЛУЧШЕ БЫ ДЕРЖАТЬСЯ ПОДАЛЬШЕ
Все, что говорил Паганель, было бесспорно. Несомненно, новозеландцы жестоки, и высаживаться на их побережье опасно. Но будь эта опасность в сто раз большей, все же приходилось идти ей навстречу. Джон Манглс сознавал всю необходимость безотлагательно покинуть судно, обреченное на скорую гибель. Выбирая из двух опасностей — одной неизбежной, а другой только вероятной, — колебаться не приходилось. Трудно было рассчитывать на то, что путешественников может подобрать какое-нибудь судно: «Маккуори» был в стороне от пути судов, идущих в Новую Зеландию. Они обычно проходят или севернее, в Окленд, или южнее, в Нью-Плимут. А бриг застрял как раз между этими двумя пунктами, против пустынных берегов Те-Ика-а-Мауи. А это опасные, редко посещаемые берега. Суда избегают их, и, если ветер заносит их сюда, они стараются как можно скорее уйти из этих мест.
— Когда мы двинемся? — спросил Гленарван.
— Завтра в десять часов, — ответил Джон Манглс, — в это время начнется прилив, и он понесет нас к берегу.
Сооружение плота было закончено на следующий день, 5 февраля, к восьми часам утра. Джон Манглс приложил все усилия, чтобы оборудовать его как можно лучше. Марс, на котором перевозили якоря, конечно, не мог доставить на берег людей и съестные припасы. Нужно было более солидное сооружение, способное выдержать плавание в девять миль. Такой плот можно было построить только из мачт.
Вильсон и Мюльреди принялись за работу. Они перерубили такелаж, и грот-мачта с треском упала под ударами топора на правый борт. «Маккуори» без мачт стал похож на понтон.
Нижняя часть мачты, грот-стеньга и грот-брам-стеньга были распилены и разъединены. Теперь главные части плота уже были спущены на воду. Их присоединили к обломкам фок-мачты. Все эти длинные шесты крепко-накрепко связали канатами, а между ними Джон Манглс распорядился укрепить полдюжины пустых бочек — они должны были приподнять плот над водой.
На этом прочном фундаменте Вильсон сделал из решетчатых люков нечто вроде пола. Благодаря этому вода могла прокатываться по плоту, не задерживаясь на нем. К тому же крепко привязанные вокруг плота пустые бочки из-под воды образовали как бы борт для защиты от больших волн.
В то утро Джон Манглс, увидев, что дует попутный ветер, распорядился установить посередине плота грот-брам-рей вместо мачты. Его укрепили вантами и подняли на него парус. У задней части плота было установлено большое весло с широкой лопастью — для управления.
Столь тщательно и обдуманно построенный плот должен был выдержать удары волн. Но если ветер изменится, возможно ли будет управлять плотом, достигнет ли он берега? Этого никто не знал.
