больных, нередко выписывают смертельные дозировки лекарств. И в этих случаях прокуроры в основном закрывают глаза на подробности смерти, если только сам доктор не начинает щеголять своей причастностью к случившемуся, как это было с Кеворкяном.
Но калека, инвалид, паралитик — тут совсем другое дело. Линкольну Райму недавно исполнилось сорок лет. Он отказался от искусственной вентиляции легких, и, если внутри него не было нескольких коварных генов, то ничто не помешало бы ему дожить лет до восьмидесяти.
— Позвольте мне быть с вами откровенным до конца, — продолжал Бергер. — Я должен быть уверен, что меня не подставляют.
— Подставляют?
— Ну, все эти преследования со стороны прокуратуры… Я уже попадал в такую ловушку.
Райм искренне рассмеялся:
— Вы знаете, генеральный прокурор Нью-Йорка — слишком занятый человек, чтобы разбираться в жалобах какого-то инвалида.
Взгляд Райма случайно упал на оставленный Селитто отчет:
…в десяти футах юго-западнее жертвы на небольшом холмике белого песка найден плотный шарик беловатого цвета примерно шести сантиметров в диаметре. Вещество было подвергнуто энергорассеивающему просвечиванию в рентгеновских лучах. Получена формула: Ca2Mg (Al,Si)8O22(OH)2. Источник вещества не обнаружен. Образец отослан в лабораторию ФБР для дальнейшего анализа…
— Мне приходится соблюдать крайнюю осторожность, — добавил Бергер. — И это составляет существенную часть моей профессиональной деятельности. Ведь я теперь полностью отказался от ортопедии. Кроме того, то, чем я занимаюсь сейчас, больше, чем обыкновенная работа. Я посвятил свою жизнь помощи другим в окончании их жизни.
…В непосредственной близости от вышеуказанного предмета, а именно в трех дюймах, были найдены два обрывка бумаги. Один из них представляет собой фрагмент обыкновенной газеты со словами «три часа дня» (шрифт «Таймс Роман», краска типографская, используемая для печати коммерческих газет). Второй фрагмент предположительно является частью страницы из книги с напечатанными на нем цифрами «823». Шрифт «Гарамонд». При нингидриновом анализе обнаружены скрытые отпечатки пальцев. Идентификация невозможна…
Что-то начинало терзать Райма. Например, этот шарик. Почему Перетти сразу не выяснил, что это такое? Вроде бы, здесь все достаточно очевидно. И для чего эти вещественные доказательства — и шарик, и обрывки бумаги — помещены в одну кучу? Что-то явно было не так…
— Линкольн?
— Простите…
— Я говорил… Вы же не являетесь смертельно больным человеком, умирающим от невыносимой боли. Кроме того, у вас есть крыша над головой. У вас есть деньги, талант. Вы консультируете полицейских… и это приносит людям огромную пользу. Если бы вы захотели, то смогли бы вести достойную и… да-да! —
— Долгую. Вот именно. В этом тоже заключается моя проблема. — Райму надоело вести себя слишком корректно, и он позволил себе грубо рявкнуть на доктора: — А на черта мне эта долгая жизнь, скажите на милость?!
— Понимаете, — медленно заговорил Бергер, — если у вас имеется хоть малейший шанс на то, что вы могли бы пожалеть о своем решении, то ведь жить с этим дальше придется
— А кому интересно в этом копаться? Никто ничего и не узнает.
Тем не менее, глаза его воровато вернулись к отчету:
…На фрагментах бумаги находился железный болт. С шестигранной головкой, с выдавленными на ней буквами «КЭ». Длина — два дюйма, резьба по часовой стрелке. 15/16 дюйма в диаметре…
— Несколько дней я буду весьма занят, — сообщил Бергер, поглядывая на свои часы. Райм заметил, что у доктора был превосходный «Ролекс». Что ж, смерть всегда прибыльна. — У меня есть еще час или что-то около того. Давайте поступим так. Мы сейчас с вами еще немного побеседуем, потом я вам даю день для передышки, и после этого мы встретимся еще раз.
И снова что-то внутри не давало Линкольну покоя. Что-то зудело в нем. Чесотка — это проклятье для всех паралитиков, но на этот раз Райм испытывал интеллектуальный зуд. Тот самый, который мучил его всю сознательную жизнь.
— Послушайте доктор, — внезапно попросил Райм, — а не могли бы вы мне оказать одну услугу? Вот здесь мне оставили один отчет. Просмотрите его, пожалуйста. Меня интересует фотография железного болта.
Бергер еще колебался:
— Фотография?
— Поляроидный снимок. Она должна быть где-то приклеена, скорее, в конце, а перелистывать всю пачку мне очень долго.
Бергер взял отчет в руки и начал переворачивать одну страницу за другой.
— Вот здесь. Спасибо.
Едва взглянув на фотографию, Райм понял, что дело всерьез заинтересовало его. Нет, только не сейчас! Однако удержаться он не смог:
— Извините, но нельзя ли теперь снова вернуться к той странице, которая была открыта?
Бергер повиновался.
Райм ничего не сказал, глаза его жадно вчитывались в текст.
И снова эти обрывки бумаги.
Сердце Линкольна бешено заколотилось, лоб покрылся испариной. Он услышал знакомый нарастающий шум в ушах.
Райм мысленно представил себе заголовок завтрашних газет: «Пациент умирает во время ведения переговоров с доктором смерти…»
Бергер взволнованно заморгал:
— Линкольн? С вами все в порядке? — тихо спросил он, хитрым взглядом продолжая изучать Райма.
— Понимаете, доктор, — заговорил Линкольн, изо всех сил стараясь, чтобы голос его прозвучал обыденно, — мне тут кое-что принесли и попросили высказать свое мнение.
Бергер медленно кивнул:
— Значит, дела у них без вас идут неважно?
— Ничего страшного. — Райм попытался как можно беспечней улыбнуться. — Я подумал о том, а что, если нам с вами встретиться, скажем, через пару часиков?
Здесь надо проявить максимальную осторожность. Если доктор почувствует, что Райм заинтересовался отчетом, то он явно не сочтет его склонным к самоубийству. Чего доброго, он заберет свой бесценный пузырек с таблетками, пластиковый пакет и улетит назад домой.
Бергер раскрыл свой блокнот и несколько секунд внимательно изучал его:
— Нет, сегодня я слишком занят, ничего не получится. Посмотрим, что у нас завтра… Боюсь, что раньше понедельника я не смогу у вас появиться. Значит, до послезавтра.
Райм колебался. Что же происходит? Желание его души, к которому он стремился каждый день вот уже в течение года, кажется, может исполниться. Так в чем же дело?
Необходимо принять решение.
