Нейропат

Блеск крови? Затем…

— Твою мать, — пробормотала Атта.

Закончилось. Что бы ни хотел передать Нейл, трансляция закончилась.

Ответственный оперативный сотрудник Шелли Атта обратила на Томаса мрачный взгляд. «Твоя промашка», — читалось в нем.

— Минуточку, — сказала Сэм. — Снова начинается… Возможно, он прокручивал это весь день.

Она была права. Окно оставалось черным, но что-то изменилось в характере этой тьмы. Бледное, смазанное пятно недалеко от центра экрана, казалось, проявляет признаки жизни… Словно лицо утопленника всплывало из глуби черных вод. Затем картинка вдруг высветилась — но всей вероятности, что-то вырезали. Это был кусок из ток-шоу, нечто наподобие старого «Чарли Роуза», — мужественно красивый латиноамериканец средних лет в костюме сидел в освещении студийных прожекторов. Казалось, он слушает…

— Это он? — спросила Сэм.

— Zarba, — прошипела агент Атта.

Сначала Томас подумал, что она называет имя мужчины, но потом вспомнил, что zarba по-арабски значит «дерьмо».

— Кто это? — спросил Джерард.

Сэм большими глазами посмотрела на него.

— Это Питер Халаш. Ну, тот самый конгрессмен, который пропал два дня назад.

Томас слушал затаив дыхание.

— Точно, — сказал он.

Они с Норой даже голосовали за этого человека, когда тот баллотировался в мэрию, а они жили в Бруклине.

— Какого черта ты теперь замышляешь, Нейл? — вырвалось у него.

— Ничего хорошего, — помрачнев, сказала Атта. Она подняла руку и щелкнула пальцами. — Кто- нибудь. Дин?..

— Уже, — ответил тот, поднося к уху мобильник. — Прости, что установил у тебя «жучки», Джефф, но ты не поверишь, что я только что…

— Смотрите, — сказала Сэм. — Он что-то говорит.

— Звук! — воскликнула агент Атта. — Где у этой штуковины звук?

Томас опустился на четвереньки, залез под стол и весьма неделикатно наткнулся на голые колени Сэм. Он подключил компьютер к старому усилителю, который держал под столом. Прибавил громкости.

— …что касается последствий так называемой «революции серых клеток», — гулко раздался в динамиках голос Халаша, — то, по моему личному мнению, это буря в стакане воды.

Томас немного приглушил звук. Сэм поблагодарила его быстрой нервной улыбкой, когда ему удалось выбраться из-под стола.

— Господь даровал каждому человеку свободную душу, — вещал между тем Халаш, — и именно эта свободная душа делает каждого человека — прошу прощения, Филис, я хотел сказать «личность», — именно эта свободная душа делает каждую личность ответственной за то, хорошо или плохо складывается ее судьба, и, что еще более важно, ответственной за свои преступления.

— Но конечно… — начал было женский голос, впрочем, тут же замолчавший.

Сценка застыла. Контрольное сообщение прекратилось, «окно» потемнело.

— Я видел это интервью, — сказал Хини, прикрывая мобильник рукой. — Кажется, это было весной, когда Халат отвечал по иску, поданному неврологами.

— Но он записал это, — произнес Томас, подумав о Синтии Повски. — Это — часть его аргументации.

Вдруг «окно» высветлилось, и они вновь увидели Халаша: на сей раз он сидел на полу какого-то помещения размерами с собачью конуру, голова его была перебинтована. Он баюкал на руках девочку со спутанными светлыми волосами. Его расхристанный костюм напоминал тот, что был на нем во время интервью. На девочке была клетчатая юбка и белые носочки — что-то вроде школьной формы. Она была чуть помладше Рипли. Оба со страхом глядели в камеру.

— Ламар получает изображение? — пролаяла Атта, обращаясь к Джерарду.

— На все сто, и звук тоже, — сказал Джерард, прижимая мобильник к уху. — Сейчас он снимает биометрические показатели девочки.

— Это безобразие! — злобно прорычал Халаш в камеру. — Безобразие!

Девочка начала ворковать — от этого звука у Томаса пробежали по всему телу мурашки. Это было все равно что наблюдать бредовый кошмар в подзорную трубу. Вдруг Томасу захотелось убежать — все равно куда, только бы подальше отсюда.

— Роберта Сойер, — сказал Джерард еле слышно, повторяя то, что говорили ему по телефону. — Знакомые зовут Бобби. Судя по отчету, пропала без вести в Западной Виргинии неделю назад.

— Наш парень раскручивается, — пробормотала Атта.

— Тс-с… — успокаивал Халаш девочку. — Ш-ш-ш…

Он прижался щекой к ее растрепанным локонам. Закрыл веки, и скупые слезы проступили из-под них. Потом веки дернулись, открылись, как у марионетки: казалось, глаза Халаша что-то ищут в темноте за камерой.

— Тихо, — шепнул он.

И впился зубами в щеку девочки, как в яблоко.

Она издала пронзительный, нечеловеческий вопль.

— Есть же границы! — взвыл Халаш, продолжая вгрызаться в ее плоть. — Всему есть предел!

Девочка билась в его руках, как глубоководная рыба.

— Нет, конгрессмен, — произнес голос из океанских глубин. — Есть только цепочки и поведенческие реакции. Какая разница, поступают ли внешние импульсы от меня или от мира?

Халаш помотал головой, как собака, отрывающая мясо от кости.

— Божественные цепочки! — крикнул он, выплевывая сгусток крови. — А ты — извращенец! — Всхлипывая, он наклонился над бьющейся в судорогах девочкой. — Это не я! Меня сотворил Господь!

— Но ты чувствуешь. Это твой выбор.

Перемазанный в горячей крови Халаш, рыдая, положил девочку перед собой на цементный пол.

— По-жа-луй-ста! — шипящим голосом произнес он, начиная раздеваться. — По-жа-луй-ста!

— Тебе этого хочется. Страсть как хочется.

Томас повернулся и вышел из комнаты.

— Но… но… — доносилось до него бормотание Халаша.

Томас зашел в ванную и посидел перед унитазом. Он уставился на пыльный ободок из поддельной меди, подумал о микробах.

— Нет! Еще, чуточку еще, пожалуйста… — разносилось по дому, и потом эти звуки, слишком человеческие… слишком человеческие, чтобы принадлежать животному.

Его так и не вырвало.

— Ох, как хорошо-о-о-о…

Томас не мог думать. Не мог чувствовать.

— Та-а-ак…

В кабинете, куда он вернулся, царила мертвая тишина.