стиралось.
Томас был не согласен. Мелкие травмы, подобно паукам, продолжали жить в надломах юношеского возраста, питаясь чем попало и оставляя поживу и более крупным хищникам. Его собственные родители были бедняками и алкоголиками, но школьные друзья происходили из относительно зажиточных и благополучных семей. Он вырос в постоянном стыде: коробка для ланча у него была как из реквизита фильма двадцатилетней давности, он стыдился своей купленной на распродажах одежды, побитых яблок вместо налитых и полновесных. Во время ланча он превращался в тихоню.
Теперь же стыд окрасил все принадлежавшее ему. Все «мое».
Но, как сказал бы Миа, в том и состояла вся суть экономической свободы. В стыде.
«Хотя дети, — подумал он, — это уже другая история».
Гордость, от которой готово разорваться сердце.
Он протер глаза и вскочил, заметив тень, мелькнувшую позади дома.
— Кто… кто?..
— Да я это, — сказал Миа, держа в руке свою бутылку. — Подумал, что так и не выпили вместе.
— Господи, Миа… — Томасу с трудом удалось отдышаться.
— Нервишки того?
— Тс-с, — сказал Томас, кивая на палатку посреди темного двора. — Дети только уснули.
Миа кивнул и рассмеялся.
— Они все чего-то шептались насчет какой-то великой экспедиции на днях.
— Я обещал им еще на прошлой неделе, до того, как все стряслось. — Отчасти он сожалел, что уступает их неустанному давлению. Томас прекрасно знал, что при разводе это обычный парадокс: в пору семейного кризиса бывает тяжело не проявлять снисходительности и еще тяжелее — быть суровым. — Мне показалось, что невозможно постоянно жить в сумасшедшем доме — нужна хорошая встряска, развлечение.
Миа кивнул и спросил:
— Слышал чего-нибудь новенькое про Нору?
Томас скривился.
— Она все еще не хочет давать показания. Предпочитает отсиживаться за решеткой.
Кошмар, вызванный появлением Нейла, в последующие дни пару раз приобретал сюрреалистические оттенки. Арест Норы был самым ярким среди них. Простая мысль об этом провоцировала ощущение недоверия, похожее на то, что он ощутил после взрыва башен-близнецов, чувство, что кто-то запустил киноленту в Большом Просмотровом Зале и тень зловещего сценария надвигается на реальный мир.
Нора отказывалась верить, что Нейл имеет хоть какое-то отношение к происходящему.
Она любила его.
«Нейл и Нора».
— Бе-е-е-едная, бе-е-едная деваха, — сказал Миа, подражая ломаному шотландскому языку Фрэнки.
С того момента, когда Томас рассказал ему про Нору и Нейла, Миа проникся неискоренимой неприязнью ко всем потаскухам.
— Мне ее жаль, — признался Томас.
— А не следовало бы. И поделом сучке.
Томас ухмыльнулся, вспомнив старую тираду Миа но поводу «честных эпитафий».
— А я-то думал, ты хочешь, чтобы на твоем могильном камне выбили что-нибудь вроде…
— Вроде чего?
— «Да не бросит первым камень…»
— Это если ты живешь в Израиле. Да-да, называй меня теперь ханжой. Так или иначе, свою эпитафию я изменил.
— И как же она звучит теперь?
Миа воздел руки наподобие шатра.
— «В конце концов, это не смешно».
Томас рассмеялся, хотя что-то во всем этом вызвало у него мягкий толчок отвращения.
— А ты, оказывается, умник.
Улыбка зазмеилась на кислом лице Миа.
— Кстати, уж коли насчет горизонтального положения, — сказал он, — то как там дела со специальным агентом Самантой Логан?
Томас ухмыльнулся. Уже одно упоминание ее имени навело его на кое-какие мысли.
— Она как раз вернулась из Нэшвилла. Какой-то телепроповедник Джеки Форрест пропал без вести несколько дней назад.
Услышав об исчезновении Джеки Форреста, Томас спустился в подвал порыться на книжных полках, где он хранил учебники, которые присылали ему издатели-доброхоты и которые ему было лень выбросить. Он нашел то, что искал, сравнительно быстро, не только по безвкусному показному блеску корешка, но и потому что книга стояла рядом с заблудшим экземпляром его собственного труда «Сквозь потемки мозга». Совпадения иногда бывают такими жестокими.
Книжка, автором которой значился Джеки Форрест, называлась «Новый герой. Почему гуманизм это грех?» и была восьмилетней давности реликтом недолгого флирта Норы с фундаментализмом. Томас был все еще не в силах забыть, какое облегчение испытал, когда жена возвестила о своем возврате к агностицизму. Тогда Томас решил, что ему удалось доказать Норе, как неярко свечение, исходящее от Иисуса, по сравнению со светом Разума, но теперь ему казалось, что определяющим фактором была ее интрижка с Нейлом. Когда дело дошло до ее бессмертной души, Нора склонилась на сторону траха.
— Они думают, это как-то связано с Нейлом? — спросил Миа.
— Похоже на то. По крайней мере, Джеки Форрест подходит к типу жертв. Полудурень- полузнаменитость.
Миа покачал головой. За этим последовало недолгое молчание, во время которого Томас вообразил проповедника, пронзительно вопящего в каком-нибудь вонючем подвале или, подобно ему, пытающегося крепиться. Несмотря на предписание агента Атты, Томас продолжал держаться в курсе событий, связанных с делом Нейла. Миа был не просто любителем совать нос в чужие дела, но был таковым неустанно, и против его добросердечного любопытства невозможно было устоять. С некоторой обреченностью Томас рассказывал ему все обо всем — и после этого чувствовал себя лучше. Миа был прозорлив и, что, пожалуй, еще более важно, проявлял честность в ответных реакциях.
Но когда дело дошло до личного семантического апокалипсиса Нейла… Иногда даже Миа проявлял своего рода сожаление.
«Когда ты сказал, что он свихнулся, — заявил он позавчера, — я подумал о реках крови, ножах, отрезанных титьках. Нет, тут другое. Это по ту сторону болезни и здоровья».
Его сосед номер один ступил на почву
— Так ты уже вставил Сэм или нет?
«Неуклюжий способ сменить тему, — подумал Томас. — Но все к лучшему».
— Ты о чем?
— Да брось ты… Провел частное расследование?
— Так у тебя на нее тоже стоит?
— Еще как, — ответил Миа, внеся в беседу задушевную теплоту. — Не будь тут всякого такого, я бы своего не упустил. Сидели бы мы с тобой и толковали о кошечках и футболе.
— А разве мы и без того не толкуем о кошечках? — рассмеялся Томас.
— Привилегия тех, кто вырос двуязычным.
— Кстати, отвечу на твой вопрос: нет, еще не вставил. Она же не расстается с пистолетом, сам знаешь.
— Может, это и к лучшему. Во всяком случае, она не такая горячая, как агент Скалли…
— Кто-кто?
— Нет у нее такого вида, что она все время в течке.
