крик. И Иришка…
– Повторите, – попросил Слокам. – В деталях. Кто где стоял после того, как вы услышали крик?
– Я вышла из комнаты, сделала шаг или два на лестничную площадку и остановилась, не зная, что делать дальше. Из своей спальни вышла Иришка и спросила, кто кричал. Госпожа Кошко выглянула из своей комнаты внизу и тоже спросила, слышала ли я крик.
– Вот именно, – подтвердила Валентина. – Мы услышали крик. И я сразу выглянула.
– Вы спали? – уточнил Слокам.
– Нет, – ответила Валентина. – Мы вещи собирали.
– Зачем?
– А у нас сегодня самолет. Мы думали, улетим наконец. А сегодня разве улетишь? Ведь нас заперли, а потом вы приехали, чтобы допрашивать. Разве тут уедешь?
– Все равно догоните со своими допросами, – добавил Василий.
Слокам выслушал перевод и согласился с Кошками. Потом он спросил:
– А этой ночью вы тоже слышали шаги?
Валентина вздохнула и призналась:
– И этой ночью тоже слыхали. Были шаги, были.
– После крика?
– И до крика были, и после крика были. Плохая ночь, тревожная.
– Пожалуйста, подробнее, – попросил инспектор. – Может быть, вы слышали голоса, слова, отдельные фразы? Может, кто-то входил или выходил из дома?
– Это наверняка бандиты! – убежденно сказала Валентина. – Они и той ночью ходили, и этой ночью ходили. Они всех хотели перебить.
– Почему? – не понял инспектор.
– Чтобы концы в воду. Чтобы их не раскрыли. Ведь Аллу поймают – она их всех выдаст. Тогда нигде не скроешься. Ответить придется за убийство Славика.
– Почему вы решили, что мистер Кошко убит? – насторожился Слокам.
– Так его же таскали, той ночью таскали, – вмешался Василий, как будто напоминая инспектору об уже сказанном, хотя на самом деле об этом речи не шло.
– Вы в этом уверены?
– Они же тело тащили, – сказал Василий.
– Помолчи, Василек, – перебила его жена. – Ну зачем господину полицейскому офицеру знать о твоих подозрениях? Раз не видал, значит, не знаешь.
– Но ведь ясно! – настаивал Василий.
– И кто же тащил тело мистера Кошко?
– Злые люди, – сказала Валентина. – Ясное дело, злые люди.
Она поджала губы и замолчала. И Василий тут же последовал ее примеру. Кошки не желали расставаться с тайной, если они ее действительно знали.
– Хорошо, – улыбнулся инспектор. – Вернемся к событиям последней ночи. Значит, в доме находились только вы, – он обвел взглядом троих свидетелей, – а также дочь господина Кошко?
– Вот именно, – сказала Валентина.
– И двери были заперты?
– Так разве это запоры? – сказал Василий. – Я любой пальцем открою. Одна видимость, что запоры.
– А если бы кто-то чужой вошел в дом, вы бы услышали? – спросил инспектор.
– Безусловно, – заявил Василий, но Валентина осталась недовольна.
– Может, и не услышали бы, – сказала она. – Может, мы разговаривали или вещи паковали – мало ли что. Разве можно быть уверенным?
Василий посмотрел на жену в недоумении. Он так не думал. Но Валентина не спешила расставаться с информацией.
Засвистел чайник. Лидочка пошла на кухню. Она сняла чайник с плиты, поставила его на поднос, достала чашки, растворимку, молоко и сахар. Лидочка смотрела на стену и все никак не могла вспомнить, чего же не хватает. Чего-то большого. Странно, что забыла. Надо у Валентины спросить, у нее память хорошая.
Когда Лидочка вернулась, в столовую как раз вошел франтоватый эксперт и негромко докладывал инспектору о своих выводах, после чего инспектор с виноватым видом сообщил жильцам дома, что им придется дать отпечатки пальцев.
Валентина вдруг возмутилась.
– А какое такое преступление мы совершили? – спросила она. – Может, кто убит или обкраденный?
– Мы расследуем исчезновение двух людей, – объяснил инспектор. – Во втором случае мы явно имеем дело с преступлением, поскольку миссис Кошко потеряла много крови.
– Может, это и не кровь вовсе? Рано выводы делаете. У нас поперед суда не обвиняют.
– Вы хотите, чтобы я уехал? – серьезно спросил Слокам, словно старался узнать просвещенное мнение Кошек и был готов немедленно отправиться домой, к семье, если Кошки того потребуют.
Но они не потребовали.
– Сидите уж, – разрешила Валентина, – снимайте допрос, ваше дело служебное.
– Скажите, пожалуйста, – спросил инспектор, – дочь мистера Кошко переживала исчезновение своего отца?
– Ой, переживала, – запричитала Валентина. – Просто слезами умывалась. Осталась в молодые годы без отца, без матери…
– Но вот свидетель госпожа Берестоу, – заметил инспектор, – заявила мне, что, по ее сведениям, исчезнувшая дама лишь выдавала себя за миссис Кошко.
– Ой, выдавала, – согласилась Валентина.
– На самом деле настоящая миссис Кошко…
– Он с ней развелся, – дополнила Валентина.
Об этом Лидочка инспектору сказать забыла – очень уж спешила изложить события вкратце, как можно короче. Поимка бандитов казалась более важным делом, чем события прошлых лет.
– Будьте любезны, расскажите мне подробнее, – попросил Слокам, и Валентина поведала инспектору драматическую историю семейства Кошко.
– Мне все ясно, – сказал инспектор и закручинился.
И Лидочка подумала, что со стороны вся эта история отдает бульварной литературой: отвергнутая бывшая жена, разбогатевший муж, несчастный ребенок и, конечно же, бандиты…
– Значит, Ирина полагала, что в исчезновении ее отца виноваты бандиты? – спросил Слокам.
– А то кто же? – удивилась Валентина. – Он им бумагу подписал, все денежки теперь на Аллу перешли, на что он им нужен?
Лидочка перевела слова Валентины, а от себя добавила, что сомневается в такой наивности бандитов.
– Это я понимаю, – согласился Слокам. – Но нельзя исключать и того, что они рассчитывали удержать дом под контролем. Им нужно было всего несколько дней, чтобы получить деньги со счета, особенно из сумм, уже переведенных в наличность.
– Что он говорит? – заинтересовалась Валентина.
– Он думает, что вы правы.
– И Ирина знала о том, что Алла – не ее мать? – спросил инспектор.
– Вопрос даже глупый, – сказала Валентина.
Покладистый инспектор согласился, что вопрос глупый, но Лидочка поняла, что задал он его сознательно, не столько от глупости, сколько от английского уважения к следственному порядку.
– И Ирина не выносила эту женщину?
– А то как же! – сказал Василий. – Она ее просто ненавидела. Но я так думаю, что господин следователь тоже бы ее ненавидел, если бы за настоящую мамочку переживал, а чужую таким душевным именем звать был вынужден.
