в диких местах... Только хозяйка нас не баловала, весь день с детьми крутилась... и солнце было сухое, яростное такое... и море...
— С Биллом вы там были?
— С Феликсом,— нехотя сказала она, очнувшись,— был у меня такой знакомый.
Она замолчала. Как раз подоспело новое развлечение: через «берлинскую стену», отделявшую пляж Конторы от берега для советских, перелезли две цыганки и принялись направо и налево предлагать свой специфический товар — сигареты, жевательную резинку, лезвия для безопасной бритвы.
— Эй, Гордон! — позвал Марк. — Купил бы что-нибудь в поощрение частной инициативы.
— Позволь, — Митчелл с любопытством наблюдал за вялой торговлей, — не ты ли нам твердил в Москве, что, кроме как на рынках, частной торговли в России нет?
— Успокойся, дорогой, мы зорко стоим на страже чистоты идеологии. Это чисто южное явление, называется «мелкая спекуляция»
— А гадать они умеют?
— Наверное.
— Пойдем? Я жутко суеверная.
— Я тоже. Поэтому и не стоит. Да и недолго им тут оставаться, цыганкам этим.
И, в самом деле, с дальнего конца пляжа уже опешила облаченная в закрытый купальник Вера Зайцева, на ходу набрасывая халат. Бог знает, что сказала она цыганкам, но в мгновение ока исчез их товар в необъятных складках цветастых платьев, и несостоявшиеся кассандры, размахивая руками, оборачиваясь на Веру и что-то выкрикивая, направились к бравому сторожу, охранявшему вход на пляж, а там и исчезли.
— Вера! — окликнул Марк.
— Здравствуй. — Она приблизилась, все еще разгоряченная успехом своей общественно полезной миссии. — Откуда только берется эта мразь?
— Цыгане,—примирительно заметил Марк,—вольная нация.
— Тебе хорошо говорить. А иностранцы что подумают?
— Да,— сказал Марк. Он успел шепнуть Клэр, чтобы та помалкивала.— Как у тебя дела?
— Замучилась. Чуть не половина свалилась вчера с поносом. Валяются по номерам, злые, как черти.
Марк понимающе усмехнулся.
— Я своим для профилактики раздал по упаковке одного лекарства. Тридцать шесть копеек все удовольствие. Хочешь, поделюсь?
— Спасибо, нет.
— Почему? Отлично помогает.
— Ну да. А потом разболеются — и меня же обвинят, что я их отравила. От таких вещей лучше держаться подальше. А у тебя как?
— Как видишь. — Он показал глазами на своих туристов и вздохнул, наткнувшись взглядом на кучку пепла, оставшуюся от письма.— Народ приятный, больных и стариков мало...
— Везет тебе. А у меня вечно попадаются какие-то избалованные, глупые, капризные.
Отлегло у Марка от сердца — видно, московская выходка Веры была только минутной слабостью. Если и мог он чем-то в жизни гордиться, так это почти полным отсутствием врагов.
— Ну и гиена! — качала головою Клэр. — Ты хочешь сказать, что мы могли бы попасть к ней в лапы?
— Тише. Глаза выцарапает.
Время близилось к обеду. Мистер Грин в белой детской панамке терпеливо сидел по-турецки на самом солнцепеке, фотоаппарат установив на складную треногу и ожидая, чтобы в кадр попал подплывающий к порту корабль. Уплыла в одиночестве Клэр, задремала длинноногая Диана. Хэлен избрала себе в жертву чету Коганов — глядя на них, можно было подумать, что беднягам так и не помогли купленные Марком таблетки.
— Нет, мистер Коган, вы глубоко не правы,— услыхал Марк.— Да и откуда представителю мелкой буржуазии знать научные законы развития общества? Безобидные Коганы, как уже успел узнать Марк, держали в Бруклине бакалейную лавочку.
— Новая Великая депрессия неизбежна в самые ближайшие месяцы. И не из-за несчастных арабов, которые хотят продавать нам нефть по справедливым ценам. Беда в том, что все мы заложники военно- промышленного комплекса. В погоне за сверхприбылями он уже развязал грязную войну во Вьетнаме, а где он развяжет ее завтра? В Афганистане? В Никарагуа?
— Странное вы что-то говорите, Хэлен,—проворчала Сара.—-Конечно, лучше бы эти красные не нападали на Южный Вьетнам. И бензин дорогой, правда. Но всякое в жизни случается, бывало и хуже.
— Вы идеалистка, Сара. Вам как мелким собственникам не понять трагедии рабочего, выброшенного на улицу. Будет кризис. И посмотрим тогда, как этот хваленый средний класс, все эти гнилые истеричные интеллигентишки покажут свою истинную сущность, сбросят, как гремучая змея, свою либеральную шелуху. Увидите, как в нашей замечательной стране, которой должен бы владеть американский народ, а не кучка эксплуататоров...
— Что же вы не зашли вчера к Митчеллам? — сказал Коган. — Мы как раз говорили об энергетическом кризисе.
— Меня не приглашали.— Побледневшая Хэлен покосилась на Марка, потом на Гордона, который штудировал одну из подобранных в Домодедове брошюрок. — А что, вы собирались отдыхать? Все вместе?
— В Тбилиси приходите к нам в номер. Будем опять пить это хорошее вино. Марк, как называлось вчерашнее вино?
— «Гурджаани».
— Вот-вот, «Гурджаани»,—с удовольствием повторил Коган.— Марк, а скажи, пожалуйста, кому в Советском Союзе мешает частная торговля? Вот наш магазин, скажем, где мы с Сарой и с мальчиками работаем, только на субботу нанимаем двух человек?
— Что вам сказать...
Марк замолчал и вместо продолжения просто посмотрел в глаза представителю мелкой буржуазии долгим, честным, донельзя усталым взглядом. Тот переглянулся, в свою очередь, с Сарой, и вопросов больше не задавал.
Зычным голосом стал Марк созывать свое стадо, велел ему отправляться обедать, а сам в переполненном троллейбусе поехал на Главпочтамт. Телеграммы от невесты там не оказалось, а у входа в гостиницу голодного и злого Марка вдруг подозвал с лавочки крепкий мужичок со щетинистыми бесцветными усами, в синих мешковатых брюках, в синем же шевиотовом пиджачке. Когда он, отложив свою «Сочинскую правду», махнул рукою Марку, на указательном пальце блеснул солидных размеров перстень дутого золота.
—Эй, молодой человек! Марк безо всякой охоты подошел к скамейке.
— Соломин ваша фамилия?
— Ну?
— У меня к вам разговорчик. Давайте-ка пройдем на другую лавочку, в тень. А то знаете, народ ходит...
— Вы, собственно, кем будете?
Вместо ответа мужичок, как и следовало ожидать, раскрыл перед носом Марка свое удостоверение.
— Ладно, — вздохнул переводчик Соломин, — только учтите, меня туристы ждут. У нас в час обед.
— Подождут.— Мужичок встал со скамейки и, ласково придерживая Марка под локоть, повел его куда-то в сторону, в тень магнолий.— Аппетит лучше будет. Да вы не беспокойтесь, товарищ Соломин. Разговор у нас будет короткий, совсем, в сущности, незначительное время займет наша с вами сердечная беседа. Я вас вчера вечером искал, да телефон не отвечал, хоть ты тресни...
