Их взгляды встретились, и вновь Хильперик прочел в глазах своей невестки столько ненависти, что его вожделение полностью угасло. Он с досадой отошел от окна и повернулся к Мерове.
— Завтра ты повезешь ее в Руан. Пусть с ней обращаются со всеми надлежащими почестями. В Руане передашь ее под надзор Бепполена и епископа Претекстата.
— А мои дочери? Хильперик не удостоил королеву даже взглядом и продолжал, обращаясь к сыну:
— Ее дочерей отвезут в Мо, в тамошний монастырь. Пусть она знает, что их жизнь зависит от ее поведения.
Брунхильда смотрела на Хильперика, пока тот не вышел из комнаты. Она по-прежнему испытывала мучительное душевное напряжение. Брунхильда сплела дрожащие пальцы обеих рук и закрыла глаза. Личико Хлодосинды, такое крошечное, такое хорошенькое и доверчивое, тотчас же возникло перед ее внутренним взором. Хлодосинда, маленький ангел, которого она, может быть, уже никогда не увидит, и Ингонда, уже такая женственная… Прикосновение чьей-то руки к плечу заставило ее вздрогнуть. Это был Мерове.
— Мои дочери… — прошептала она сквозь слезы. — Позволь мне увидеться с дочерьми!
10. Венчание в Руане
Эскорт принца выглядел жалким — его вполне можно было принять за шайку бродячих грабителей в поисках добычи. Сам Мерове, ехавший впереди, спрятал свои длинные волосы под узким капюшоном, плотно охватывающим лицо. Рядом с принцем ехал Гайлан, его самый близкий друг и брат даже в большей степени, чем родные братья, — единственный из всех спутников Мерове, кто знал истинную цель поездки.
Впервые за эти долгие недели — по сути, с момента отбытия из Парижа во главе армии, которую доверил им Хильперик, — оба друга чувствовали себя свободными, счастливыми и радостно- возбужденными, словно ученики, сбежавшие от наставника. Прежде нужно было ехать медленно, приноравливаясь к шагу пехотинцев и ходу повозок, запряженных быками; в воздухе постоянно стояли запахи дыма, мочи и навоза; манеры большинства военачальников были, воистину, скотскими; всё это, а, прежде всего, — бесконечные грабежи, убийства и пожары, вскоре сделалось для них невыносимым. Однако по прошествии нескольких дней они все же достигли Тура — первой цели, намеченной для них королем.
Город был предан Хильперику, поэтому сразу распахнул перед ними ворота. Правитель Тура, граф Ледаст, встретил их даже с почестями. Прежде он был рабом на виноградниках, и одно ухо у него было отрублено за попытку к бегству. Потом он попал на службу в конюшни короля Карибера и интригами смог добиться того, что сначала стал коннетаблем, а потом и графом Турским, сумев сохранить этот титул с помощью подарков и лести после смерти Карибера и во время длившейся не один год войны между его братьями. Однако преданность Ледаста королеве Фредегонде была всем известна, а присутствие войск Хильперика оказалось, как раз, кстати, чтобы усилить его влияние в этом священном городе. Предполагалось, что Мерове воспользуется этим преимуществом и направится из Тура в Пуату, но принц приказал своему войску разбить лагерь на берегах Луары. Он решил, что останется здесь до Пасхи.
Накануне, после присутствия на мессе, которую вел епископ Григорий в базилике Святого Мартина, Мерове объявил, что хочет на время покинуть Тур, оставив армию под командованием своих военачальников и графа Ледаста, чтобы навестить свою мать Одоверу в монастыре в Мансе. Это должно было занять четыре-пять дней. А пока пусть его люди отдохнут, — возможно, и погода за это время наладится…
Из всех, кто участвовал в военном совете, один только Ледаст не был удивлен таким внезапным всплеском сыновней любви. Поскольку королевская армия расположилась недалеко от города, собственная власть графа была усилена, в ущерб власти епископа Григория. Поэтому его мало беспокоило, что принц пренебрегает своими обязанностями полководца. Завоевание Пуату и Аквитании могло и подождать несколько дней. Кроме того, другая армия, под командованием Дезидерия, шла со стороны Пиренеев, чтобы присоединиться к ним с юга, и, как говорили, по пути одерживала одну победу за другой. Метц был далеко, и лишившиеся короля города Аквитании как спелые плоды падали в руки завоевателя. Если так пойдет и дальше, армия Дезидерия скоро будет в Лиможе, если не в Бордо…
Мерове уехал с небольшой горсткой людей — все они были юные повесы, его ровесники, выбранные Гайланом, который, как поговаривали, был для принца больше, чем просто друг. Легкие и беззаботные, как весенние ветерки, они отнеслись к поездке в Мане как к прогулке, взяв с собой лишь одну вьючную лошадь, нагруженную провизией. В нескольких лье от города они повернули на восток, по направлению к Вандому и Новиомагусу[40]. Именно в этом состояла тайна, которой не знал никто, кроме двух друзей. Несчастной Одовере предстояло еще долго ждать своего сына…. Совсем другая любовь была причиной путешествия Мерове, и направлялся он вовсе не в Мане. В трех днях конного пути от Тура находился Руан.
Со дня отъезда из Парижа по Восточной дороге Мерове не прекращал мечтать о Руане, где пребывала в заточении Брунхильда. С тех пор как его отец и Фредегонда перенесли свою столицу в Суассон и обосновались в мрачном дворце короля Хлотара, Руан опустел — весь двор уехал из города вслед за королевской четой. Руан, где он освободит ее от оков; Руан, где он упадет перед ней на колени и признается в своей любви…. Сколько ночей провел он с Гайланом, вспоминая свою первую встречу с королевой, тот целомудренный поцелуй, который он запечатлел на ее щеке по приказу отца, и их совместную поездку в Руан! Брунхильда поняла — он это знал, — что он делает все от него зависящее, чтобы смягчить условия ее заключения. Герцог Бепполен и его люди были слишком бдительны, чтобы можно было позволить себе малейшую близость; но взгляды Брунхильды, сначала беглые, потом все более благосклонные, сказали Мерове, что она догадывается о его чувствах. Увы, на большее, не хватило времени. Дорога от Парижа до Руана была короткой, а по прибытии все оказалось еще хуже. Бепполен поместил Брунхильду в бывших королевских апартаментах и обращался с ней со всеми почестями, у нее были служанки и те сокровища, что оставил ей Хильперик, однако ее так тщательно охраняли, что даже Мерове не смог увидеться с ней, чтобы попрощаться. Но, по крайней мере, он открыл сердце своему крестному отцу, епископу Претекстату, и добился от него обещания следить, чтобы пленница была в безопасности.
С тех пор между Мерове и Гайланом завязалась странная, почти детская игра, дававшая выход кипящей страсти, в ходе которой его друг изображал пленную королеву и принимал ласки и клятвы в верности принца. Сейчас, когда до древней столицы оставался всего день пути, эта игра стала более реальной, более серьезной, более опасной.
Утром третьего дня, когда они садились на коней, Мерове больше не улыбался и не распевал во все
