— По бифштексу с луком. Не возражаете? — спросил он Василия. — Пару бутылок минеральной, сыр. И побыстрей, милочка. Договорились? — вкрадчиво сказал Норин, чуть коснувшись ладонью Машиной спины.
Она рассмеялась, посмотрела лукаво.
— И норму тоже?
— А как же? Двойную.
Через час Норин и Василий, благодушно настроенные, вышли на улицу. Небо пестрело бледно горящими звездами. Воздух был влажен и легок — чувствовалась близость разлившегося на многие километры моря.
— Может быть, дойдем до пристани? — спросил Василий. — Не заваливаться же спать в эту пору.
— Давайте лучше сюда, вниз по проспекту. Здесь ближе. Правда, выйдем не к морю, а к реке, но зато… — Норин пытливо посмотрел в глаза Василию и неожиданно спросил: — Как вы насчет женской компании?
— В каком смысле?
— В прямом, конечно. Здесь живут настоящие нимфы. Это днем они неотесанные, а… Не усложняйте, Василий Иванович. Ни один нормальный мужчина не откажется поболтать с хорошенькой девушкой.
Они прошли еще немного вперед. Василий смотрел на их собственные тени, которые двигались впереди, приближались к фонарным столбам, становились уродливыми, короткими, вновь вытягивались на светлом бетонированном тротуаре, и думал о Любе, о том, как устроится их жизнь в Речном.
— Вот и общежитие. — Норин кивнул на четырехэтажное выбеленное здание. — Может быть, все- таки заглянем на полчасика? Побалагурим. В картишки перекинемся. Здесь есть некая Катюша. Общительная. Причем их как раз двое. Вторая, должно быть, посерьезнее. Ей-богу, наша нравственность не пострадает.
Норин остановился и запрокинул голову. В ярком свете окна вырисовывался силуэт девушки. Норин сдернул шляпу и стал размахивать ею. Девушка исчезла.
— Сейчас прискачет, — весело заключил Норин.
— Я все-таки пойду к реке, — сказал Василий, — а вы встречайте свою нимфу.
— Нет, нет! — запротестовал Норин, обхватив Василия большой сильной рукой. — Так не годится. Вместе так вместе. Да вот и она, — сказал он, все еще придерживая Василия.
Из двери общежития вышла девушка и следом за ней высокий нескладный парень.
— Вот и она, — помедлив, повторил Норин. — Добрый день, Катюша! Сколько лет, сколько зим!
— Вот уж действительно без одного дня неделя, как заходили… Катя, — сказала она, протягивая руку вначале Василию, затем Норину. — Познакомьтесь. — Она приподняла длинную, казалось, безжизненную, руку юноши. — Бригадир «воздушников» и музыкант, каких на сто верст кругом не видывали.
— Что уж вы так, Екатерина Леонидовна? Просто — любитель. — Парень замялся, откашлялся и, простившись коротким рукопожатием со всеми, пошел вниз по улице.
— Завтра в клуб заскочу, ровно в семь, — крикнула ему вдогонку Катя и зябко поежилась. — Однако холодище какой!
— Что ты, Катюша! Теплынь, — возразил Норин.
— Разжарило!
— Вот именно! Жених? — кивнул Норин вслед ушедшему парню.
— Жених! — с вызовом ответила Катя.
— Коля, Вайя, Боря? — язвительно уточнил Норин.
— Боря, — улыбчиво сказала Катя. — А что?
— Да ничего! Может быть, все-таки повеселимся? Это мы организуем! В момент! — Норин стиснул Катю обеими руками, она взвизгнула, закружилась на месте и вывернулась.
— Медведь шалопутный! Все кости отдавил.
— У тебя — кости? Доберешься до них! Катюша! Так решено? Беги предупреди свою Лену. Мы сейчас!
— Пошутила я. Куда на ночь глядя? Завтра — в первую.
— Жаль, — протянул Норин.
— Не последний раз. А лучше, если зайдете к вашей Ниночке.
— Ну, это ты брось, — добродушно ответил Норин. — С Ниночкой у меня чисто служебные отношения. Тут, как говорится, дружба дружбой… Что ж, бывай. Завтра заскочу. Привет Леночке!
— От кого привет-то? — усмехнулась Катя. — Леночка для вас, между прочим, Елена Андреевна…
Катя съежилась от холода, втянула голову в плечи и побежала к подъезду, хлопая тапками на босых ногах.
— Как говорится, — сказал Норин, обращаясь к Василию, — от ворот поворот. Ну, ничего, ими в Речном пруд пруди. Дойдем до реки и спать? Между прочим, с этой Леночкой надо познакомиться поближе. Я ее только раз видел, да и то на сцене.
— Она поет?
— Нет — гимнастка. Чуть ли не чемпион. Лицом похуже Кати, но фигура!.. Знакомство с этими девчатами полезно со всех точек зрения.
— Полезно не полезно, — задумчиво проговорил Василий. — Чем ее измеришь, эту полезность? Вы, например, ощущаете себя полезным?
Норин молча сделал несколько шагов.
— Полезен ли я?.. Если говорить вообще — это демагогия. Оглянитесь вокруг — кто ждет от нас пользы? Конкретно? Никто. Никто вообще, но каждый — для себя.
— Странная философия.
— Странная? Ничего странного — для всех никогда не будешь хорош. Василий Иванович, не обижайтесь, но вы, по-моему, витаете в облаках. Это пройдет. Когда-нибудь поймете. Вы мне симпатичны, и я к вам — со всей искренностью.
— Я тоже, но у вас не тот прицел. Заблуждаетесь. Вот у вас-то действительно пройдет. Давайте-ка спустимся лучше к реке.
— Давайте. Жизнь, между прочим, такая штука, что если ее не возьмешь за горло, она тебя возьмет. — Норин спустился к самой воде, широко расставил ноги, потянулся. Так же не торопясь, он поднял камень и запустил его в темноту. Глухо хлюпнула вода. — Вон там мой Разъезд. Километров двадцать отсюда. Между прочим, по вашей теории я до конца лет своих просидел бы на этом Разъезде.
— Вас переводят?
— Надо, чтобы перевели. Есть все шансы. И, вообще, почему кто-то должен жить в хорошем городе или даже в столице, а мы на какой-то периферии? — Норин неестественно рассмеялся. — Дорогой Василий Иванович, человек должен ставить перед собой цель и добиваться ее. Прозябать не люблю.
Норин снова нагнулся, подобрал камень побольше и лихо швырнул его в реку.
— Идемте! Завтра надо проворачивать дела.
Глава четвертая
ВСТРЕЧА
К трудовым будням управления Лена привыкла с первых дней. Все, что делалось тут, в конечном счете было связано со стройкой, с ее нуждами, а они вчерашней работнице были понятны и близки. Бесконечный поток сводок, просьб, требований, сообщений об исполнении приказов и распоряжений, телеграмм и писем на фирменных бланках предприятий-поставщиков стекался к Лене, а от нее шел к начальнику управления Груздеву.
Илья Петрович, как только Лена узнала его поближе, понравился ей добродушным ворчанием, хлопотливостью, смешинкой, которая светилась в глазах и слышалась в голосе. О чем бы ни говорил Илья
