Зеркало Кассандры

ты убила своего брата. Ты столкнула его вниз.

Черт, вот она, карта Эсмеральды, мужчина и женщина, падающие с башни. Предсказание сбывается. Он упал, и я лечу вслед за ним.

— И пожар в школе «Ласточки». Там есть свидетельства против тебя. Я, может быть, и закончу свои дни бомжом, но ты, прежде чем снова стать нормальной, счастливой девушкой, посидишь в тюрьме. Я и с Либерти Белль так же поступил бы, будь она еще жива. Так будет для тебя лучше всего.

— Сколько времени?

— Убийство и поджог. Для несовершеннолетней — это исправительное учреждение.

Какое отвратительное название! То есть место, где попытаются восстановить контроль левого полушария моего мозга над правым, чтобы я стала такой, как все.

— Года, наверное, четыре. Ты выйдешь оттуда, когда тебе исполнится двадцать один год. Максимум — двадцать два.

Итак, все кончено. Я проиграла. Я не увижу Кима в течение четырех лет. Он не будет меня ждать. Терпением этот юноша никогда не отличался.

— Но тут можно поторговаться. Например, если ты скажешь, где можно найти твоих сообщников.

Кассандра молчит и просто смотрит на инспектора, сжав губы.

— Порядки в исправительной колонии более мягкие, чем в тюрьме. Но убежать оттуда будет, конечно, куда труднее, чем из школы «Ласточки».

Ее лицо по-прежнему не выражает никаких чувств.

— Я сделаю все для того, чтобы помочь тебе. Я буду приходить, буду поддерживать тебя, — обещает инспектор.

Кассандра смотрит ему в глаза:

— Почему вы хотите помочь мне, инспектор? Из-за Либерти Белль?

— Нет, из-за Марка-Антуана, моего старшего сына. Он был, как и ты, аутистом. Ты знаешь, каково жить с ребенком-аутистом? Ты хоть представляешь себе адские муки, которые прошли из-за тебя твои родители?

Неожиданно лицо инспектора оживляется.

— С самого рождения Марк-Антуан беспрерывно плакал. Взрослея, ребенок начинает улыбаться. Но только не мой сын. Он переставал кричать только на руках у матери. Даже во время долгих поездок в машине он держал ее за руку. Он нуждался в постоянном физическом контакте с матерью и не выносил прикосновений кого бы то ни было другого.

Значит, аутизм может принимать и такие формы…

— У Марка-Антуана IQ достигал ста четырнадцати пунктов, то есть был гораздо выше среднего, но школу он посещать не мог. В этом и состояла трагедия. И для него, и для нас. Он не мог терпеть чужих прикосновений, даже на улице. И не выходил из своей комнаты. Доктор, естественно, поставил диагноз «гиперчувствительность».

Еще один из наших.

— Он обожал киносагу «Звездные войны». Он беспрестанно пересматривал все шесть фильмов. Он знал скорость корабля Дарта Вейдера и скутера Люка Скайуокера, он рассчитал мощность лазерных мечей. Ему были известны все упоминаемые в фильме планеты: Татуин и прочие. Короче, удивительно точные, но совершенно бесполезные знания. Мы предложили ему заочное обучение английскому. Он отказался. Но когда я купил ему «Звездные войны» на английском языке с субтитрами, он выучил его за три недели. Под конец он говорил лучше меня. И ваша мать…

Моя мать?

— Ваша мать его вылечила. Вот почему я чувствую себя должником.

— Почему вы говорите о своем сыне в прошедшем времени? Он умер?

— Ваша мать совершила чудо. Она спасла моего сына, поэтому я хочу спасти ее дочь. Даже против ее воли.

Кассандра не замечает последней фразы.

— Что с ним стало?

— Он держит магазин сувениров «Звездные войны», а главное, ему удается терпеть заходящих и выходящих покупателей. Он даже иногда пожимает им руки. Великолепно, не так ли? И это только начало выздоровления. Ему тридцать два года, и я надеюсь, что в один прекрасный день он позволит женщине прикоснуться к себе.

— Я — не ваш сын.

— Но ты такая же, как он. Ты похожа на дикое животное, не поддающееся дрессировке. На…

На лису.

— Ты похожа на лошадь. Четвероногие не способны понять, добра или зла ты им желаешь. Они просто чувствуют твой страх и возбуждение. Ты никогда не знаешь, как они отреагируют, не понесет ли лошадь. Но ведь именно такие лошади и выигрывают на бегах.

В этот момент звонит телефон. Инспектор Пьер-Мари Пелиссье берет трубку. Он слушает, качая головой.

Точно, я поняла, какого актера он мне напоминает: Уильяма Херта из «Темного города».

Пелиссье несколько раз озабоченно произносит «да». Потом прибавляет «именно», глядя на Кассандру. Он бормочет: «…но… но… я думал, что…» и даже: «…проблема в том, что…», добавляет: «…я не могу взять на себя такую ответственность…», «…в таком случае, мне нужно письмо за подписью», несколько «конечно», «спасибо» — и, явно взволнованный, кладет трубку.

Вздыхая, он смотрит на Кассандру. За его спиной гудит факс. Инспектор оборачивается, читает еще теплый листок и говорит:

— Вот разрешение отпустить вас на свободу.

Не понимаю.

Пьер-Мари Пелиссье протягивает ей листок. Документ подписан Шарлем де Везле из Министерства Перспективного Прогнозирования.

Они не бросили меня.

Инспектор колеблется, его одолевают сомнения. Он куда-то звонит, затем возвращается с торжествующим выражением лица:

— Подумать только, он меня чуть не провел. Твой приятель-министр, с недавнего времени безработный.

Он вынимает из рук Кассандры листок, вылезший их факса, и рвет его. Затем нажимает на кнопку интерфона.

«Отведите ее в камеру».

207

Они далеко, но они думают обо мне. Шарль попытался меня спасти, но на этот раз я застряла надолго.

Четыре года.

Четыре года без Кима, без Орландо, без Эсмеральды, без Фетната.

Без возможности действовать.

Я, скорее всего, буду по-прежнему предвидеть теракты, но в тюрьме моими собеседниками станут заключенные, которые только обрадуются гибели множества буржуев.

Я попыталась.

Мы попытались.

Нас постигла неудача.