быстрее, чем я планировал.
Он нахмурился, вспомнив высокомерную улыбку Альремаса во время спора с Эфрель.
– В любом случае мне больше ничего не остается. Альремас смотрел на меня так, словно у меня смертельная болезнь. Эта война истощила силы Эфрель так же, как и силы Империи. Я найду достаточно людей, чтобы сделать это. Наемники из-за пределов Империи пойдут за мной – да и большинство тех, кто ввязался в войну только ради наживы. Имель будет на моей стороне, я знаю. В своих претензиях на власть Эфрель может рассчитывать только на пеллинитов.
Убийца задумчиво потягивал эль.
– Думаешь, ты получишь достаточно поддержки? Я имею в виду, что ты будешь против всего Пеллина – и против колдовства Эфрель.
– Думаю, да. Я намереваюсь совершить переворот, а не начать еще одну войну. Мы ударим быстро и тайно. К тому времени, когда кто-нибудь поймет, что происходит, будет уже слишком поздно, чтобы помешать нам. Кроме того, у нас есть М'Кори, и, если я не ошибаюсь, она принесет нам пользу.
– Что ты имеешь в виду? – спросил Арбас, срыгнув и опять наполнив кружки.
– Лагес таится где-то на Товносе с немногими людьми. Мы сможем использовать их мечи. Когда я предложу ему шанс спасти М'Кори от Эфрель, уверен, этот дурак присоединится ко мне. Потом с ним может что-нибудь случиться.
Глаза Кейна смотрели в пространство.
– Когда-то я почти заполучил эти края. Я не позволю им вновь ускользнуть от меня.
XXIX. ВОЗМЕЗДИЕ ЭФРЕЛЬ
Глубоко под шумным весельем ночи дымящиеся желтые огни из огромных масляных ламп озаряли мрачную сцену гротескной встречи двух противоположностей. В своем подземном зале Эфрель, торжествуя, стояла над закованным в цепи телом М'Кори.
Эта картина являла абсолютные противоположности женской души. М'Кори в цепях прижалась к земле перед своей тюремщицей. Наивная, светловолосая и белокожая, с прелестным личиком и хрупкой фигурой, М'Кори поистине была дитя света. Перед ней стояла женщина с холодным сердцем и паучьим коварством. Эфрель – черноволосая и бледнокожая, чья сверхъестественная красота превратилась в отвратительное уродство. Эфрель, королева ночи. Душа, любившая мир дневного света, попала в плен к душе, в которой пылала злобная ненависть.
М'Кори отстранилась, насколько ей позволили цепи, прикованные к полу, отшатнувшись при виде этой злой насмешки над женственностью, которая с вожделением смотрела на нее. Эфрель наблюдала за своей перепуганной пленницей с невыразимым удовольствием.
– М'Кори, дорогая, ты узнаешь меня? – поддразнила она. – Ты не забыла Эфрель? Не правда ли, я была тогда чуть привлекательнее, но твой отец позаботился об этом, не так ли? Какая жалость, что Мариль погиб, не насладившись еще раз красотой, сотворенной его злым умыслом. Ты плакала о Эфрель, когда она умерла, М'Кори?
Она захихикала при виде крайнего ужаса, застывшего на лице пленницы.
– Но, насколько я помню, тебе никогда не было дела до Эфрель, не так ли? Эфрель была слишком темным созданием, чтобы найти привязанность в твоем миленьком умишке. Что ж, это прощено – все прощено, потому что ты мне все возместишь.
Она воззрилась на хрупкую красоту М'Кори.
– М'Кори достанется участь, которую я уготовила ее отцу. Милашка М'Кори, не надо бояться Эфрель. Острый нож не будет ласкать нежную кожу прекрасной М'Кори. Ах, ты всегда была прелестным ребенком, не так ли. Некоторые даже утверждали, что ты прекраснее меня. Прелестное дитя, дай мне рассмотреть тебя! – Руки Эфрель с яростью вцепились в пленницу и сорвали с ее плеч шелковый наряд.
М'Кори резко дернулась от ее цепких пальцев.
– Эфрель! Зачем ты делаешь это со мной? – запинаясь, произнесла она. – Я никогда не желала тебе зла! Мне обещали, что со мной будут обращаться как с почетным узником. Вместо этого ты приковываешь меня цепями в своей темнице и угрожаешь пытками!
Эфрель дико захихикала:
– Пытать тебя? Нет, нет, я не трону и волоска на твоем драгоценном теле. О нет! Но, как ты узнаешь, я имею все права изучить твою красоту.
Она качнулась перед пленницей, словно змея перед гипнотизируемой птичкой.
– Ты знаешь, что я приготовила для тебя, дорогуша М'Кори? Не пытки, я тебе обещаю. Ты когда-нибудь изучала оккультные науки? Милашка М'Кори, ты трепещешь. Как я могла забыть, в твоем светлом маленьком мирке занимаются более приятными вещами. М'Кори всегда жила в цветущем саду, ее жизнь – игры и детский смех. Так что ничего удивительного, что ты выказываешь такое отвращение к колдовству.
Для Эфрель все было по-другому. Я была гораздо младше тебя, прекрасное дитя, когда впервые вырвала сердце из груди девственницы и предложила его воющему демону из мира за гранью ночи. Но М'Кори читала глупые любовные стишки, а не запятнанный кровью Гримуар. При этом мы могли быть сестрами по возрасту – но ты резвилась на солнышке, когда Эфрель танцевала в пахнущем серой мраке. Тем не менее я думаю, могла бы ты оказаться на моем месте, лелея в себе ненависть и жажду мести, как я, если бы Неистен Мариль отдал быку М'Кори, а не Эфрель? Мои боги пощадили меня, чтобы я могла исполнить свое проклятие. Сделали бы твои то же самое?
Я все еще вижу ужас в твоих глазах. Милашка М'Кори сострадает только хорошеньким вещам. Когда ты спасала бьющуюся бабочку из паутины, дорогуша М'Кори, ты пролила хоть одну слезинку о пауке, которого ты оставила голодать? Думала ли ты когда-нибудь, прелестное дитя, какой бы ты стала, если бы наши жизни поменялись местами? Сочувствовала бы ты пауку, если бы ты была дитя ночи? Если бы в твоих жилах текла черная кровь Пеллинов, а не теплая водичка Неистенов,– может, тогда М'Кори научилась бы петь заклинания, а не цитировать сладенькие стишки. Возможно, М'Кори предоставила бы свои садовые клумбы сорнякам и проводила ночи, вчитываясь в загадочные строки, написанные на человеческой коже.
Но я говорила о колдовстве. Если твое детство было бы таким же, как мое, возможно, тогда М'Кори знала бы о древнем заклятии метемпсихозы. Она бы знала, что с помощью определенных приемов душу можно извлечь из ее земного тела и перенести в космос, что с помощью сильных чар плененную душу можно похитить из ее природного вместилища и заключить в другое тело. Она бы даже знала, как наложить сложные чары, с помощью которых можно перенести человеческую душу из одного тело в другое: вырвать ее из телесной оболочки и вселить в тело адепта. Эфрель знает это миленькое заклятие.
Эфрель качнулась к своей съежившейся пленнице. Одной рукой подняла ее подбородок, второй стянула разорванное платье с плеч М'Кори. Лицо девушки было мертвенно-бледным от ужаса и изумления.
– Теперь ты понимаешь, почему твое тело так интересует меня? Милашка М'Кори, ты смотришь на меня так невинно, ничего не понимая. Должна ли я сказать тебе то, что твой наивный разум отказывается принять? Твое тело скоро будет моим.
Она захохотала от безумного удовольствия, когда М'Кори вскрикнула от ужаса.
– Да! Да, моя милая! Вот почему я пощадила тебя! Ничто не должно повредить хорошенькое тело милашки М'Кори! Потому что вскоре твое тело будет моим, а твой дух окажется в этой изувеченной оболочке, которая некогда была Эфрель! Подумай, как это забавно! Родная дочь Мариля заперта в изуродованной плоти, которую он вожделел и затем разрушил. И женщина, которую он приговорил к ужасной смерти, жива и опять прекрасна в теле его родной дочери!
Онемевшая от ужаса и изумления, М'Кори смотрела, как колдунья упала на пол, сотрясаясь в безумном хохоте. В полуобмороке она съежилась в своих оковах и следила, словно в кошмарном сне, как скачущая сумасшедшая женщина мечется вокруг нее, срывая ее одежду и жадно ощупывая ее тело. Покрытое шрамами лицо Эфрель хихикало напротив ее лица. Острые ногти вонзились в ее обнаженную плоть. Разорванные губы шептали невыносимые просьбы и обещания в ее уши.
М'Кори попыталась отползти, но ее руки и ноги опутывали цепи. Она попыталась высвободиться, но сумасшедшая колдунья была слишком сильной. Ее крики потерялись в тенях потаенной палаты. Ее одежда превратилась в лохмотья. Руки Эфрель ползали по ее обнаженной плоти. Она оказалась пришпиленной под извивающимся телом колдуньи, которая теперь тоже была обнажена. Лохмотья губ ласкали ее лицо, посасывали губы, кусали груди. М'Кори застонала от отвращения, когда Эфрель насильно раздвинула ее ноги и заставила ее беспомощное тело служить своей похоти.
