видимости, решили на него не откликаться.
— Наш бог намного древнее, чем те, кого ты тщетно молишь о спасении, — донесся до Ортеда насмешливый шепот жреца, который начертал на его груди крест Сатаки, обмакнув кисточку в кровь из его собственных ран.
Горьковато-сладкий аромат наполнил воздух, дурманящий дымок притупил чувства пленника, который оставил всякие попытки вырваться на свободу. Неразборчивое бормотание жрецов, казалось, доносилось откуда-то издалека. Отражение в черном зеркале подернулось дымкой, задрожало…
Нет! Дым или черный туман, клубившийся под зеркалом, стал обретать форму, словно обволакивая отражение лежащего внизу человека полупрозрачной мглой.
Тогда Ортед закричал. Его тело изогнулось, словно пытаясь оторваться от алтаря любой ценой. Об обычной земной боли в ранах он просто забыл.
Жрецы, окружавшие алтарь, вдруг сбились с ритма, замолчали и замерли в ожидании… Но то, чего они ждали, так и не произошло — и даже в самых древних свитках, которые хранились в сокровищнице их ордена, не было описано ничего подобного тому, что они увидели.
Тысячи туманных щупалец устремились вниз с черного стеклянного круга к такому же черному кругу, сделанному из камня. Словно нити паутины, выброшенной из брюха невидимого гигантского паука, они опутали тело человека, привязанного к алтарю. И сквозь все эти клубящиеся нити сверху вниз двинулась, вонзаясь в тело распростертого и неподвижного пленника, какая-то едва уловимая тень. А затем алтарь и лежащая на нем жертва оказались полностью окутаны клубящейся тьмой.
Те из присутствовавших при жертвоприношении жрецов, кто не бежал в панике из святилища и не умер от страха прямо на месте, не знали, сколько времени эта бурлящая тьма скрывала от них алтарь. Не ведая, чего ожидать от своего божества, они еще ниже надвинули капюшоны и опустились на колени, ибо как есть имена, которые мудрый человек не станет произносить вслух, так есть и зрелища, которые лучше не видеть.
Вдруг после долгой тишины под сводами святилища раздался громкий, сильный, привыкший командовать голос:
— Поднимитесь с колен и встаньте передо мной.
Отбросив капюшоны с искаженных ужасом лиц, жрецы Сатаки обратили взоры к явившемуся своим верным слугам божеству.
I. ЧЕЛОВЕК, НЕ ОТБРАСЫВАВШИЙ ТЕНИ
Шел третий день Ярмарки Купеческой Гильдии. Ингольди — город, расположенный на перекрестке караванных путей, прорезавших бесконечные джунгли, — был идеальным местом для этого ежегодного празднества. Из всех уголков Шапели мастера-ремесленники привозили свой товар, чтобы предложить его купцам из самых разных стран: выдубленным соленой водой и ветром морякам, чьи корабли бороздили Внутреннее Море, темноволосым погонщикам, чьи караваны рассекали травяные волны бескрайних саванн Южных Королевств, граничивших с Шапели. Даже для тех, кто ничего не продавал и не покупал, Ярмарка была праздником, и весь город отдыхал от каждодневной привычной работы. На эту неделю в столицу стекались гости изо всех окрестных деревень и городков. Каждый стремился поучаствовать в красочном карнавале.
На главной площади и в павильонах, выстроенных в каждом районе, в любой таверне и просто на улице — повсюду сходились, крича и торгуясь, продавец и покупатель того, что производил лесной край Шапели. Шкуры пушного зверя и выделанные кожи, льняные и шерстяные ткани, одежда и обувь — бессчетное количество этих товаров лежало во всех дворах, конюшнях и подвалах города. Здесь можно было купить крепкий деревенский сундук или легкую, но надежную плетеную корзину. Рядом с резной мебелью лежали красивые расчески и заколки для волос, вырезанные из слоновой кости. Чугунная и медная посуда, изящные кувшины и фляги из дутого стекла, деревянные подносы и серебряные блюда. Ювелирные изделия были особой гордостью Шапели: серебро и золото, сверкающие самоцветы — рубины, изумруды и топазы — в бесчисленных серьгах, перстнях и диадемах. Чтобы уберечь такое богатство, за соседним прилавком можно было купить тугой лук, легкие стрелы с зазубренными железными наконечниками, ножи, мечи и сабли — все из самой настоящей карсультьяльской стали!
Таверны и многочисленные временные питейные заведения предлагали жаждущим толпам любой эль и самые разные вина, бренди и другие, куда более экзотические веселящие напитки. Уличные торговцы наперебой расхваливали свои фрукты и сладости. На каждом углу можно было отведать приготавливаемые прямо на глазах блюда из мяса и самых невероятных овощей. Под бдительным надзором полиции снимали свой урожай карманники и всякого рода мошенники. Множество артистов выходило на улицы и площади, чтобы отвлечь деловых людей от их забот. Певцы и одинокие жонглеры соперничали с целыми хорами и бродячими цирками, маги, колдуны и просто фокусники являли зрителям чудеса. Самые разномастные гадалки и прорицатели за небольшую мзду готовы были осчастливить любого тайным знанием грядущего.
Ярмарка в Ингольди представляла собой калейдоскоп сменяющих друг друга с бешеной скоростью красок, запахов, звуков. Жизнь неслась куда-то вперед, словно обезумевшая лошадь. Вот уже и неудачная попытка банды Ортеда совершить налет на город во время Большой Ярмарки перестала быть самой свежей, будоражащей новостью. Иные события унесли ее, как вода уносит с собой мелкий сор.
Для капитана Фордэйра события вчерашнего дня по-прежнему представляли самый живой интерес. Именно стрелки капитана сорвали накануне так тщательно подготовленный Ортедом набег. Соблазненный высокой наградой, объявленной за голову главаря банды, один из разбойников выдал ее планы людям капитана.
Ингольди был праздным, привыкшим к многовековому миру городом. Он давно перерос свои старые стены, не удосужившись не только выстроить новые, но и хотя бы поддерживать в боевой готовности старую крепость, часть камней которой давно была пущена на строительство домов, а образовавшиеся в стенах проломы использовались как дополнительные ворота, связывающие старый город с новыми кварталами. Во время Ярмарки, когда бесчисленные купцы бренчали золотыми монетами, а дорогой товар был подготовлен к транспортировке, город, охраняемый лишь небольшим гарнизоном стражников, представлял собой лакомую добычу для дерзкого главаря банды. Расчет Ортеда был прост: горожане не станут ввязываться в бой на стороне стражи и наемной охраны заморских купцов. Зачем рисковать жизнью, спасая то, что никогда не было и не будет твоим?
По замыслу главаря, сотня его головорезов, смешавшись с праздничной толпой, должна была войти в город. Глаз предателя, посаженного стражниками у амбразуры надвратной башни, оказался цепок и верен, как жало змеи. Почти половина бандитов была тихо схвачена и обезврежена к моменту начала атаки. А тут, не дав банде развернуться, телеги купцов перегородили улицы, а из окон верхних этажей зданий на нападающих пролился целый дождь стрел. Немногим из разбойников удалось выбраться из этой кровавой бани.
К величайшему огорчению Фордэйра, Ортед оказался одним из этих немногих. Капитан стражников лично видел, как главарь, уже дважды раненный, отчаянным усилием направил своего коня в широко распахнутый дверной проем, заменявший витрину в одной из лавок. Каким-то чудом избежав смертельных укусов стрел и мечей находившихся в здании солдат, Ортед выскочил в окно, выходившее во двор лавки, перелез через забор и скрылся из виду, смешавшись с охваченной паникой городской толпой. Несмотря на тотчас же организованную облаву, схватить его не удалось.
Фордэйр заскрипел зубами, вспомнив, как обнаружил оборвавшийся у стен Седди кровавый след. Кто-то помог Ортеду скрыться. Кто? Если это дело рук его сподвижников, то приходилось признать, что Ортед уже, скорее всего, далеко за пределами Ингольди. А если нет? Мог ли спрятать разбойника кто-нибудь из жителей прилегающих к старой крепости кварталов? Конечно, мог.
Фордэйр немало размышлял над причиной популярности Ортеда среди простого народа. Люди, похоже, клевали на придуманные кем-то байки, представляя Ортеда этаким благородным рыцарем, грабившим только богатых и помогавшим беднякам. Капитан скривил губы в презрительной усмешке: невелика хитрость — не грабить тех, у кого все равно ничего нет. Убытки минимальны, и поддержка народа с лихвой покрывает их. Кроме того, простым крестьянам и горожанам было неизвестно о многих куда менее благородных и милосердных поступках своего кумира-изгоя.
Сам же капитан и его стражники были, по общему мнению, презренными продажными вояками, которых
