водой из щербатого кувшина разбитую голову, куском ветхой, но чистой тряпки перевязал раны и усадил гнома к стене, вложив в руки кусок мяса и чашку с застоявшейся водой.
– Ешь и пей, огненный человек. Тебе нужны силы.
– Мне необходимо предупредить родных.
– Стены дома твоих родных не будут штурмовать, но дикие люди на улицах ночного города будут искать тебя. Отдыхай, я помогу тебе вернуться, когда взойдет солнце. При солнечном свете ты будешь в относительной безопасности.
Гном с интересом разглядывал в неверном свете масляного светильника спасителя.
– Я, Глонг, сын своего отца и подземного народа, благодарен тебе. Любой другой на твоем месте удавил бы меня там, в переулке. А потом поделил бы добычу с остальными.
– Мне нет дела до диких людей и их охоты на других жителей. Я – сам по себе.
– Кто ты?
Глэд отщипнул кусок мяса, пожевал и пожал плечами:
– Я не знаю, кто я. Я вижу сны, где я ловлю рыбу среди корней кувшинок, или бью стрелой быстрых кабанов в степи, или собираю смолу в поднебесных высях с отливающих красным деревьев. А иногда я вижу оскаленные зубы, залитые кровью, и тогда в моей груди становится сначала больно, а потом все заполняет желание убивать. Но я не знаю, кто я. Мне кажется, что я сплю, и мои сны сожрали мою душу, не оставив мне ничего взамен.
– Но ты говоришь на языке, который знаем только мы, гномы!
– Ты ошибаешься, Глонг, сын огненного народа. На этом языке говорили ваши соседи из бескрайних Северных болот, а также пели песни на этом языке те, кто хранит покой лесов на южных просторах в тысяче миль отсюда. Я знаю этот язык. Как и некоторые другие.
Гном осторожно отпил воды и, не сводя взгляда с собеседника, медленно принялся за трапезу. Глэд же устроился напротив него, вытянул ноги и, казалось, погрузился в дрему. Медленными каплями текли минуты, пока Глонг не закончил свои размышления и не прервал наступившую тишину:
– Прости, что мешаю тебе, но как мне называть своего спасителя?
Безглазый человек медленно повернулся к говорящему:
– Меня зовут Глэд. Безглазый. Хотя я бы назвал себя Спящим. Но сны становятся все короче, и я чувствую, что скоро проснусь. Значит, мне нет необходимости менять имя.
– Глэд… Странное имя. Нечеловеческое. Я читал легенды моего народа, написанные еще до того, как Владыку лишили права распоряжаться судьбами мира и заточили в Усыпальнице. Там сказано, что после кровавых веков придет не-человек, потерявший душу во тьме, познавший боль и горечь утрат, но увидевший свет чужих костров и впитавший душу чуждых ему песен. Этот не-человек вернет свободу нашему народу и выведет гномов на утраченные ими равнины.
– Может быть, но не сейчас.
Глонг осторожно приблизился и заглянул в пустые глазницы:
– А когда? Если ты – это он, то когда?!
– Не торопись, человек из огненного народа. Когда я проснусь, я смогу дать тебе ответ. Сейчас же я блуждаю во тьме.
– Но если ты тот, о ком я думаю, ты обязан знать истинное имя Владыки! Назови его, чтобы я мог надеяться, надеяться на чудо!
– Разве это так трудно? – удивился Глэд. – Все народы, за исключением забывчивых людей, знают истинное имя Владыки.
Безглазый наклонился к забинтованной голове гнома и шепнул что-то ему на ухо. Глонг с ужасом откинулся к стене, выпученными глазами взирая на все столь же спокойного голого собеседника, который равнодушно стал убирать остатки позднего ужина.
– Никто не может этого знать, никто! Только мы, отринутые хранители подземелья, знаем истинное имя!
– Это знание есть у всех народов. Тот, кто плачет в моей душе и жаждет отмщения, собрал воедино память болот и лесов, послушал степной ветер и назвал тебе имя прошлого. Прости меня, любитель длинных волос на бороде, если я нарушил звучание твоих легенд.
– Нет-нет, ты меня вовсе не огорчил, отнюдь… – Гном слепо нашарил шлем, осторожно надел его, пристроил поверх шляпу и стал что-то судорожно искать за пазухой. – Позволь сделать тебе подарок, уважаемый Глэд, подарок от всего сердца! Где же он…
Наконец Глонг вытащил маленький круглый каменный медальон, подвязанный к плетеному тонкому шнуру.
– Эту вещь мне подарил мой отец, этот камень приносит удачу. Могу я просить тебя оказать мне великую честь?! Если ты примешь мой дар, я буду счастлив, безмерно счастлив!
Глэд с интересом ощупал медальон, понюхал его, потом приложился ухом и прикрыл глазницы. Через несколько минут слабая улыбка тронула его губы:
– Сильный камень. Поющий камень. Добрый камень. Ко мне добрый, – поправился он. Еще через мгновение он надел шнурок на шею и поклонился гному: – Спасибо, добрый сын своего отца. Мне нравится твой дар.
От избытка чувств гном крепко обхватил Глэда, потом отвернулся и смахнул что-то с глаз:
– Это честь для меня, спасибо…
Глонг старательно перепоясался, спрятал свои ножи и уже с сухими глазами повернулся обратно.
– Ты можешь меня вывести к старой мануфактуре, что у храма Большим Штормам? Там еще высокий забор с каменными украшениями в виде бараньих голов.
– А за забором привязан большой раскрашенный пузырь с лодкой под ним?
– Ты был там?
– Нет, я не выходил. Там всегда стражник ходит по двору ночью, а днем и не один. Сколько их на стенах дремлет, я не считал. Но туда ведет узкий лаз из канализации, можно пробраться прямо во двор.
– Замечательно! Ты можешь провести меня именно туда?
– Ты не боишься стражи?
– Ночью только один солдат? Тогда не боюсь.
– Как хочешь, Глонг. Правда, от твоей одежды будет плохо пахнуть после этой прогулки. Но я доведу тебя.
Худая жилистая рука погасила светильник, и две тени во мраке скользнули в бесконечный лабиринт ходов. Одна тень двигалась бесшумно, с грацией не этого мира, другая же изредка поминала всех подземных богов после особенно глубокой ямы или неожиданно возникшей в темноте стены.
На заре стража почтовой имперской службы подняла тревогу. Пришедший на смену караул нашел одного мертвого солдата с перерезанным горлом. И не нашел малый летучий корабль, обслуживающий исключительно императорских гонцов, которые изредка появлялись в этом охраняемом дворе в силу чрезвычайных обстоятельств. Машина, построенная гением мастеров Южной империи, пропала с охраняемой стоянки, не оставив каких-либо следов своре налетевших чиновников, пытающихся вытрясти хоть что-нибудь из покойника или несуществующих свидетелей.
– Кто ведро утопит, лично ракам скормлю!
Рыбий Зуб в ярости выглядел страшно. Спутанную бороду слева успел попробовать на зуб огонь, обнаженное по пояс тело запятнали следы ожогов, на закопченном лице ярко выделялись лишь бешеные глаза. Капитан метался по палубе, щедро раздавая затрещины команде, успевая при этом везде, где возникала необходимость. Матросы споро таскали с одного борта воду и обильно поливали широкие деревянные щиты, укрывающие палубу галеры от нескончаемого дождя пылающих стрел. У обстреливаемого борта за щитами укрылись многочисленные солдаты, максимально быстро перезаряжающие тяжелые арбалеты. Волна накативших на пехоту орков расстреливалась беспощадно, и две оставшиеся галеры, стоя на якорях, вносили своим прицельным огнем опустошение в ряды степняков. Третья галера, не справившись с ответным огненным обстрелом, смрадно чадила, своим видом подстегивая матросов на оставшихся кораблях.
Ранним утром отдохнувшая конница баронов смешанными отрядами выдвинулась в степь, преследуя остатки орков. Больше трех тысяч конных ушли на север, щедро рассыпав разведку по округе, однако,
