Увидеть земли за окном,
Увидеть Камелот.
На этот раз я не закричала. И даже не очень удивилась. Не могу объяснить почему.
Уилл переоделся. Теперь на нем были джинсы и другая майка.
Но лицо хранило то же выражение. Абсолютно бесстрастное, лишенное каких-либо эмоций. Я не видела его глаз, они все еще были закрыты солнечными очками, хотя солнце давно скрылось за тучами.
А если бы и увидела, подозреваю, что ничего не прочитала бы по ним, как и по лицу. Даже голос, когда Уилл наконец заговорил, ничего не выражал:
— Ты знала?
Не «привет», не «как ты, Эль?».
Я не чувствовала себя виноватой в том, что всё знала и не сказала ему. И все-таки. Больше но буду ему врать. Ему и так много лгали.
— Да.
Ничего не изменилось в его лице.
— Ты поэтому вчера так странно вела себя? На вечеринке. Перед дверью в гостевую комнату. Ты знала, что они там?
— Да, — ответила я, и мир ушел у меня из-под ног.
Я приподнялась на локтях и приготовилась выслушать обвинения. Я их заслужила. Ведь мы с Уиллом друзья, а раз так, нельзя было скрывать, что любимая девушка обманывает его с лучшим другом.
Но, к моему удивлению, Уилл ничего не сказал. Никаких «как ты посмела это утаить!» или «что ты за человек!».
Вместо этого он сказал так же спокойно:
— Странно, но у меня такое чувство, что я это уже знал.
Я смотрела на него во все глаза. Совсем не это я ожидала услышать.
— Правда?
— Да, — сказал он. — Когда это случилось, я как будто… — «О да! Конечно!» — По правде говоря, я испытал облегчение. — Он снял очки и посмотрел на меня.
Он не выглядел расстроенным, не был даже грустным. Просто задумчивым.
— Это ненормально, да? — спросил он. — То, что я почувствовал облегчение? Странно чувствовать облегчение, когда твоя девушка встречается с твоим лучшим другом у тебя за спиной.
Я не знала, что ответить. Потому что прекрасно понимала, о чем он говорит.
Но… почему я это понимаю?
— Может, — медленно проговорила я, — в глубине души ты знал, что они созданы друг для друга. Лэнс и Джен. Вот и все. Не пойми меня неправильно — она любит тебя, и Лэнс тоже.
Я смотрела на него, стараясь понять, согласен он со мной или нет, понимает ли, о чем я говорю, ведь я и сама не была уверена, что понимаю.
— Я не говорю, что ты и Джен не были прекрасной парой, — добавила я, потому что он молчал. Наверное, я говорила ерунду, но что еще я могла сделать? Он же пришел ко мне. Из всех людей в мире в трудный час он выбрал именно меня. Мне нужно было что-то говорить. — Джен — очень милая, но…
— Я никогда не мог с ней поговорить, — перебил меня Уилл, — по-настоящему. Как будто она не хотела меня слушать. Только про сплетни, тряпки… Это ей нравилось. Но когда речь заходила о том, что я чувствую… о том, что обсуждали мы с тобой: об отце, о лесе, о вдовьем балконе… что-то не относящееся к футболу, школе и магазинам, она… она переставала меня понимать.
Он не добавил: «В отличие от тебя, Эль».
Ну и ладно. Он же пришел ко мне, разве не так? Он здесь, рядом. В моем саду. У моего бассейна. На паучьем камне.
Пусть он здесь из-за того, что я для него почти незнакомка. Иногда легче говорить с незнакомцами, чем с теми, кого хорошо знаешь.
Да, возможно, он считает меня своим другом — другом, который может его рассмешить, а не тем, кем считаю его я, — человеком, с которым мне хочется прожить всю жизнь.
Ну и ладно. Пусть так. Я согласна. Если дружба — все, что он может мне предложить, этого более чем достаточно.
И когда он задал мне вопрос:
— Что ты делаешь сегодня вечером? — голосом, в котором совершенно отсутствовала жалость к себе, я ответила:
— Не знаю. По-моему, мама заказала пиццу.
На что он ответил:
— Как считаешь, твои родители не станут возражать, если я приглашу тебя погулять? Я знаю место, где готовят крабовые клешни с соусом.
— По-моему, — ответила я, — они не будут против. — Хотя, честно говоря, мне было на это наплевать.
Родители не возражали. И я снова ужинала с Уиллом Вагнером.
Я смешила его, искусно изображая мистера Шулера, водителя трейлера. Рассказывала историю о том, как решила подстричь себе воло- сы и в результате стала похожа на Рассела Кроу и фильме «Гладиатор».
Потом я вспомнила про завтрашнюю тригонометрию, а он — про физику, мы вернулись ко мне, устроились в гостиной и стали заниматься имеете. Он явно не хотел возвращаться домой.
Я не осуждала его за это. Что его там ожидало? Отец, заставляющий жить по своим правилам, сводный брат, с огромным удовольствием разоблачивший обман, который, возможно, и стоило раскрыть, но совсем не таким способом.
Уилл перестал писать, я подняла голову и увидела, что он смотрит на меня.
— Что? — спросила я и поднесла руку к носу. — Я испачкалась?
— Нет, — улыбнулся Уилл. — Просто… ты так общаешься с родителями. Я никогда такого не видел. У меня с отцом совсем не так. Вы так разговариваете друг с другом… Как… Как будто вам небезразлично то, что происходит с другим.
— Твоему папе тоже небезразлично то, что происходит с тобой, — заверила я, втайне желая схватить адмирала Вагнера за шиворот и хорошенько встряхнуть. — Просто он беспокоится о тебе и хочет, чтобы тебе было хорошо.
— Ничего он не беспокоится, — возразил Уилл. — Иначе он бы потрудился узнать меня получше. Хоть когда-нибудь поговорить со мной не в перерыве между вечными деловыми переговорами. Тогда бы он узнал, что я считаю применение военной силы для навязывания своей воли врагу самым последним способом, которым нация может решать свои проблемы.
Я не могла сдержать восхищения. Навязать волю врагу? Решать проблемы нации? Этот мальчик рассуждает о вещах, о которых никогда не говорят мои сверстники. По крайней мере, я таких разговоров не слышала. Джефф и его друзья болтают о боксе и о том, кто из девчонок надевает самую короткую юбку.
— Ты когда-нибудь говорил папе? — спросила я Уилла. — О том, что ты чувствуешь?
Уилл покачал головой.
— Ты его не знаешь, — негромко ответил он.
— А твоя мачеха? У вас хорошие отношения?
— С Джейн? — пожал плечами Уилл. — Да.
— Тогда почему ты не поговоришь с ней? Не скажешь то же самое, что и мне? А вдруг она поможет тебе выяснить отношения с отцом? Возможно, тебя он и не хочет слушать, но обязательно прислушается к жене.
Голубые глаза Уилла сверкнули.
— Хорошая идея, — сказал он… Я покраснела. — Как же я сам не додумался?
