Он протянул толстый лист бумаги, почти картона, самодельную карту.
– Спасибо, – сказал я.
Командор улыбнулся. Но совсем не весело.
Я подтянул рюкзак и направился в сторону Запада.
– Тебе тоже спасибо, – сказал Командор вдогонку.
– На здоровье, – ответил за меня Курок. – Мы еще вернемся, папашик…
Продвигались по эстакаде. Между мусором, грядками, испуганными лачугами, полусъеденными автомобильными покрышками.
Командор смотрел, а крысиный рыбак махал рукой.
Остановились ближе к вечеру. Слева была дорога, справа дома. Я себя устало чувствовал, путь держал Курок. Справлялся, астроном. Хотя тут и слепой справился бы – знай шагай вдоль улицы, а как увидишь следующую эстакаду, значит, и все, пришли, надо поворачивать к югу.
Продвигались плотно, ну, как можно плотно у нас продвигаться. Старались скрытно, хотя скрываться особо было не от кого, я не видел ни следов, не слышал криков, вообще никакой активности, Запад, в отличие от Востока, был мертв. Во всяком случае, выглядел мертво. Несколько раз встречались провалы, но и то какие-то старинные, поросшие мхом и брусникой, похожие на вогнутые болота.
И ноль движухи. И от этой пустоты беспредельной как-то не по себе даже делалось, закопаться хотелось, прыгнуть в люк.
Даже Курок молчал. Запад, чего тут болтать?
Когда солнце стало пощипывать крыши, остановились. Курок изучал карту. Поворачивал, разглядывал на просвет, сверял с местностью, сверил, затем сказал:
– Почти пришли. Вон вход в метро, вон мост, а нам туда. Только поздно уже, солнце садится, ночлег надо искать. Мне вон тот дом нравится. А?
Курок указал пальцем.
Я поглядел. Дом как дом. Как все остальные, можно и там. Я теперь не закапываюсь. Смысла нет – всегда несложно найти надежное место, главное, чтобы замок цел был и дверь не поломана.
– Окна на восток смотрят. Удобно очень, проснемся пораньше…
– Ты говорил, что бомберов нет. А я их видел.
Курок растерялся.
– Я их собственными глазами видел.
– Ты бандитов видел. Рейдеров. Как сегодняшних, таких же.
– Они с Запада пришли.
– Да, с Запада… Давай потом поболтаем? Темнеет уже, а мне тут… не очень нравится.
Я направился к дому, в подъезд вошел первым, посмотрел, понюхал. Чисто. Отчего неприятно как-то. На Востоке шагу безопасного не сделать, в каждом подъезде то мрец, то шишига какая, а здесь чистота.
Побрызгал скунсом. Погуще, чтобы не лезлось.
– Лучше повыше, – предложил Курок. – Чем выше, тем спокойнее, чем ближе к земле, тем хуже, сам знаешь.
Повыше так повыше, я сам не прочь быть повыше. Поднимались, заглядывали, где двери открыты в квартиры.
На третьем уровне нашелся аквариум, большой, высохший, а в нем сушеная кикимора, или крокодил мелкий, сейчас уже непонятно.
На пятом уровне пианино. Или рояль, не знаю. Курок нажимал на клавиши, и оно звучало, длинные печальные ноты стукались о потолок и падали обратно, Курок врал, что мама у него играла, а он, еще горшечник, слушал.
На одиннадцатом попугай в клетке, как все другие попугаи в клетках, он был мертв. Дохл. Курок стал выдергивать из него каким-то чудом сохранившиеся перья.
– Они еще есть, – Курок воткнул перо в космы. – Я видел, летают.
На двадцать третьем, кажется, это был двадцать третий, мы нашли велосипеды. Вся квартира заполнена велосипедами, битком. Долго стояли и смотрели. Курок сказал, что иногда в городе встречаются места, которые нельзя объяснить. Вот как эти квартиры, забитые велосипедами. Зачем они здесь, кто их собирал, непонятно, вот он телескоп нашел в такой же телескопной квартире, там от пола до потолка одни телескопы хранились.
– А ты слышал про дирижабщиков? – спросил вдруг Курок.
– Жаб которые обдирают? Я про них не только слышал, я их вживую видел. И очень часто.
– Да нет, про других дирижабщиков. Они на дирижаблях живут. Во время Воды они решили, что это все, сели на дирижабли и полетели. С тех пор и летают. Высоко, не достать. И знать не хотят, что здесь происходит. Раз в год только опускаются, на острове каком-то. Чтобы дирижабли свои починить. А потом опять в небо…
Мы поднимались, Курок пыхтел, помогал по перилам руками, но при этом вовсю рассказывал про дирижабщиков, не выдерживал долго без трепа. Про то, какая у этих воздухоплавателей хорошая жизнь в небе.
– Потому что в небе все по-другому, не так, как на земле. В небо погань не распространилась…
– А строка? – спросил я.
– Строка невысоко летает, потому что она тяжелая. И потом, ты хоть раз строку видел? Я нет. Вымерла вся строка, заржавела. И вообще, не перебивай, я тебя не перебиваю.
На самом деле. Летучей погани нет. Совсем. Ну, строка, но ее можно не считать, она действительно высоко не поднимается. Да и медленная, если только во сне на тебя не налезет, убежать успеешь. В этом есть подтверждение правды, воздух выдерживает только чистых, в отличие от земли, земля что, по ней любая сволочь пробежаться может, а воздух еще неприступен.
– Питаются дирижабщики рыбой, ловят ее в горных озерах. И в морях…
– Это еще неизвестно, есть ли моря, – сказал я. – Может, высохли.
– Моря есть.
– С чего это ты так уверен?
– С того, что дожди соленые идут – это раз, с того, что медузы с неба падают – это два. А медузы только в море обитают, соль их стихия. А на какой этаж мы идем?
– На тридцатый, – ответил я.
– Может, на тридцать первый лучше?
Некоторые, ну, тот же Петр, никогда на тридцатом этаже не остановятся. Считают, что нельзя на четных этажах жить, только на нечетных. И по улицам, только по нечетной стороне ходят. И патронов в магазин только нечетное количество заряжают, одним словом, оберегаются, как могут. Я во все это не очень верю. Мне что тридцатый, что тридцать первый.
– Тридцать первый.
– Пришли тогда, – сказал Курок.
Видимо, это был не простой дом, для избранных – на площадке располагалась всего лишь одна квартира с большой красной дверью, все. Приблизились.
– Ого… – кивнул Курок.
– Кто-то ломился, – я потрогал пальцем дверь. – Давние следы… Такую дверь домкратом не выдавить. И замки…
Я постучал, звук получился глухой, железо толстое, царапины глубокие. Кто-то зря старался.
– Замки антивзломные, – указал Курок. – Открывашка возьмет? Она не утонула?
Открывашка хранилась в рюкзаке, в особом непромокаемом футляре. К футляру подсоединен баллончик со сжатым газом, создававшим внутри избыточное давление, препятствовавшее проникновению влаги, кроме того, футляр был снабжен гироскопом. Открывашка являлась сложным прибором, с тонкой механической частью, с мелкими деталями, опасавшимися излишней влаги и сотрясения, обращаться с ним стоило осторожно, поскольку открывашка – вещь полезная. В некоторых ситуациях жизненно важная.
Хотя антивзлом могла и не взять.
Я осторожно сбросил давление в футляре, снял замок и достал открывашку.
Открывашек только три всего, и каждую Петр делал почти год, сидел по вечерам с пинцетом и лупой,
