Аргонне в 1918 году. Если бы журналистка, бравшая у нее интервью, заглянула в «Асту», она бы обнаружила, что Свонни ошиблась на две сотни миль и два года.
Проще всего это объяснилось бы словами моего кузена Джона, что у нее начинается маразм. Он позвонил, чтобы сказать об этом. Джон и его брат Чарльз, вероятно завидуя успеху Свонни, объявили себя хранителями памяти своего дяди, Моэнса-Джека. Вероятно, когда Аста переезжала к Свонни после смерти Morfar, они завладели письмами Джека из Франции. Возможно, она сама отдала их, поскольку никогда не отличалась сентиментальностью, чтобы хранить письма покойного сына. Джон и Чарльз попытались опубликовать их. Они даже написали предисловие и постарались связать все письма воедино, добавив текст от себя. Так сказать, запрыгнуть в поезд, который привела в движение Свонни. Но их усилия оказались напрасными. Ни один издатель не заинтересовался, и, принимая во внимание, что бедный Джек писал только что-то вроде «У меня все нормально, надеюсь, что и дома все путем», не могу сказать, что меня это удивило.
Джон обратился в «Санди Экспресс» с просьбой отредактировать письма и напечатать, но и здесь ему отказали. Ведь журналистка записала на диктофон интервью со Свонни, и я не сомневаюсь, что когда она проигрывала запись, то слышала, как собеседница четко и ясно поведала, что ее брат погиб в Аргонне в последние месяцы Первой мировой войны.
Хоть в чем-то я наконец согласилась с Джоном. Согласилась, что Свонни — я употребила именно это слово — «путает».
Она слишком много работала, когда с головой окунулась в рекламную кампанию, на которой настаивали издатели. У нее снова обострился артрит. Я вздохнула с облегчением, когда Свонни сообщила, что ей нужен отдых и она отправляется в круиз со своими родственниками из Роскильде.
20
Позвонил Пол и сказал, что сравнил оригинал дневника, перевод Маргрете Купер и «Асту». Он спросил, можем ли мы встретиться, чтобы обсудить его находки.
Их оказалось немного, но это меня не разочаровало. Мне было приятно, что он так быстро, всего за четыре дня, проделал большую работу. Я понимала, что ему пришлось трудиться каждый вечер.
По его лицу и поведению я не могла определить, обидело ли его прочитанное, но чувствовала, что откладывать разговор не стоит:
— Мне бы очень хотелось, чтобы моя бабушка поменьше грубила и оскорбляла вашу бабушку. Когда я вспоминаю, что она написала, меня бросает в дрожь, и я чувствую, что должна извиниться перед вами за нее.
— Тогда и мне следует просить у вас прощения за все случаи, когда моя бабушка была такой навязчивой и неуклюжей и била фарфор.
Я ответила, что крайне редко можно узнать, что твой предок говорил о другом человеке, который являлся предком твоего собеседника.
— В дневник люди пишут намного честнее, чем говорят, вам не кажется? — заметил Пол.
— Если уверены, что его никто не прочитает.
— Вы думаете, женщина описывает всю свою жизнь и надеется, что никто никогда его не прочтет?
— Аста так и делала. Она даже выбросила все, что написала.
— Есть много способов выбросить что-то. Но если ты действительно хочешь что-то уничтожить, сделать это нетрудно. Вы уверены, что она не хотела, чтобы их нашли?
Мы были на Виллоу-роуд. Я заехала домой взять кое-какую одежду, а потом вернулась сюда. Как и Свонни после своей находки, я больше не думала о продаже дома. Вероятно, все дело в дневниках, они меняют тебя. Хочется быть там, где находятся они, под одной крышей с ними.
Пол разложил перед нами дневник, перевод Маргрете и свой экземпляр «Асты». Там, где, по его мнению, было что-то интересное или важное, он сделал закладки, но я видела, что они выглядывали только из дневника и «Асты». Перевод Маргрете был дословным, без пяти отсутствующих в дневнике листов. «Аста» в первом издании представляла собой тот же перевод, но в отпечатанном виде, без сокращений и добавлений.
Первая закладка была на событиях 2 ноября. В этот день из Дании вернулся Morfar.
— Это не касается Ропера, — сказал Пол, — но здесь есть интересное место. Аста записала слова мужа о том, что новорожденная девочка не похожа на своих родителей. Дальше, в феврале, есть такие же замечания.
Пол отметил также, что Аста слишком старательно подчеркивает свою верность мужу и на целой странице рассуждает о женщинах, которые изменяют своим клятвам. Ясно, что она ничего подобного не делала, — но зачем так рьяно убеждать в этом?
Это побудило меня рассказать о сомнениях, которые преследовали Свонни последние годы. Как я теперь полагаю, они не стали менее важными после находки и публикации дневников, и тревожили ее за несколько лет до смерти, пока она не прочитала «Знаменитые судебные процессы» и не пришла к своему странному заключению.
Пол внимательно слушал. Я не помню никого, кто слушал бы так, как он — с полным вниманием, не глядя в глаза собеседнику, сосредоточенно хмурясь. Он подпер рукой голову и не перебивал. Интересно наблюдать за столь энергичным мужчиной, способным в то же время долго сохранять молчание и внимательно слушать.
Я рассказала ему всю историю Свонни. Иногда, когда рассказ кажется слишком длинным, возникает чувство, что надо поторопиться, возможно что-то сокращать или пропускать, но в разговоре с Полом такого ощущения не возникло. Если он хочет знать, то будет слушать. Если понадобится — часами. Но мне столько не потребовалось, я отняла у него минут пятнадцать. Он перебил меня только один раз:
— Что заставило ее впервые усомниться в том, что она дочь Асты?
— Разве я не сказала? Она получила анонимное письмо. Обыкновенную анонимку, написанную печатными буквами.
Потом я поняла, что при этих словах он мог измениться в лице, побледнеть, остолбенеть или что- нибудь в этом роде. Но тогда я ничего не заметила. Я продолжила рассказ и, когда подошла к концу, сообщила, кем считала себя Свонни.
На дневниках Свонни сделала большие деньги. Книги продавали по всему миру, к 1985 году их перевели уже на двадцать языков, не считая английского и датского. Был снят фильм, не очень удачный, но кассовый. Телевизионная версия в пяти сериях, которая начиналась с ухаживаний Расмуса за Астой и того, как он узнал о приданом, и заканчивалась встречей Асты с дядей Гарри вскоре после смерти Джека (Энтони Эндрюс с бородой, Линдси Дункан в рыжем парике и Кристофер Равенскрофт в военной форме), получила награду как лучший телевизионный фильм 1984 года. Его показали по «Пи-би-эс» в Соединенных Штатах и по всей Европе.
Свонни заработала кучу денег, но тратила их с умом, как всегда. Она была бережлива и при Торбене, когда зарабатывал он. Но она никогда не экономила на здоровье. Миссис Элкинс, которая долгое время после смерти Торбена приходила на несколько часов три раза в неделю, Свонни предложила стать экономкой, и теперь та находилась в доме каждый день с девяти до пяти, кроме воскресенья. Из Килберна приходила девушка, чтобы помогать ей по дому. Однако самым мудрым решением было пригласить сиделку, чтобы та находилась рядом всю ночь, с девяти вечера до прихода миссис Элкинс.
Не то чтобы она осознавала, какой стала странной. Не было никаких признаков, что она замечала усиление психического расстройства. Присутствие сиделки было вызвано тем, что артрит Свонни, который несколько лет ее не беспокоил, обострился и сильные боли в шее, спине и руках вернулись. К тому же ее мучила бессонница, и каждую ночь она подолгу лежала в постели не сомкнув глаз. Если ей требовалось подняться, а это случалось часто, она боялась упасть, пока пройдет несколько ярдов от постели до туалета.
